ОДА СТАРОМУ ДОМУ

В этом доме, где мы коротали безделья досуга,
где встречали гостей и порой провожали друг друга,
на минуты, на год, на века, навсегда заграницу.
Разжигали камин и в вино добавляли корицу.
В этом доме с лепниной гербов и цветущим балконом
мы не верили в смерть и молились истертым иконам,
улыбались настенным часам и лубочным гравюрам,
засыпая под дождь в мягких креслах обитых велюром.
В этом доме, где мы неумело на картах гадали
и с весельем роднясь почему-то все больше страдали
от привычной зимы, разделившей непоровну сутки
на «светло» и «темно», обретая ночей предрассудки,
часто верили в сны и к окну в тишине приникая
за кулисой пурги, мы смотрели на «Герду и Кая»,

как резвились они, позабыв на морозе о лете
по колено в снегу – это были соседские дети.
Им, конечно, январь, робкий звон ледяного фаянса,
больше звук, чем сюжет для пера одинокого Ханса.
Но кончалась зима, вопреки белоснежной блокаде,
предавая весне свои хрупкие версты и пяди,
и когда потолок оставался лишь подданным стужи,
этот дом воскресал, обновлялся внутри и снаружи.
И кружили в окне голубиные свадьбы повсюду,
стекла мылись скрипя и звенела в столовой посуда
позолотой фарфоровых чаш и – хрусталем фужеров,
отражаясь Москвой в изумрудном плафоне торшера.
Каблуками стуча, затопляя подъезд голосами,
поднимались друзья, чтобы вместе отпраздновать с нами
долгожданный конец неосознанной белой печали
меж квартетами стен, доносившими в самом начале
нашей жизни с тобой, в арьергарде шикарных обоев,
то ли скрипок надрыв, то ли грустные всхлипы гобоев.
Так плыла увертюра любви в здешнем климате влажном,
вдоль карнизов и стен и нам попросту было неважно

сколько нам предстоит пережить холодов и ненастий.
В этом доме всегда нам с тобою распахнуты настежь
двери, словно врата в асфаделях барочного рая,
где теренской грядой разлилась штукатурка сырая,
где щербатый кирпич помнит лица минувшего века,
этот дом наша кровь, наша плоть, наша Муза и мекка.
Время нас не щадит, становясь с каждым годом дороже,
только память способна вместить и воскликнуть: О Боже!
сколько лет позади, оглянись, ни стереть, ни исправить,
только можно простить, только можно еще раз представить:
лето в светлом дворе, мы идем мимо роз и скамеек,
внемля шепоту лип и фальцету знакомых евреек,
и пугающий вид довоенных, прогнивших сараев,
наклоняясь, дрожит от рысцы красно-желтых трамваев.
Глядя в завтрашний день мы меняем жилье и одежды,
и что все сохраним вплоть до снов, вероятность надежды,
к сожалению, очень мала по сравнению с прошлым.
Снова будет зима, снова вьюга опять запорошит
канделябр фонарей, у подъезда забытые вещи,
списки прежних жильцов на стене в иероглифах трещин.
и усталые дни рухнут замертво в комнат альковы.
предлагая такие же сны, как и нам, обитателям новым,
тем, которым в ночи на прощание мы улыбнемся,
потому что сюда мы с тобой никогда не вернемся.

Боровиков Пётр Владимирович, 2005

Сертификат Поэзия.ру: серия 913 № 39759 от 29.11.2005

0 | 2 | 2521 | 19.04.2024. 14:09:53

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []