Татьяна Аинова : луч романтизма во тьме декапопса

Киевский поэт Татьяна Аинова готовит к печати новую книгу. С содержанием автор уже определился, однако название еще «витает». Именно об этой книге с «витающим» (на этот момент) названием и пойдет речь, а заодно – о мыслях, навеваемых поэзией этого неповторимого автора.

Сложный поэт Аинова. Сложный и очаровательный. Куда ни взгляни – всюду, в любом из ее стихотворений изведываешь то, что пьянит разум не только литературных знатоков, но просто непредвзятых эстетов.

«…звездной пулей, прозреньем навылет
мне останешься ты…»
«…инверсный декаданс
чернильной крымской ночи…»
«…наблюдать могли в замочные скважины звезд
чудеса Господни…»
«…слава, о которой не просила –
отсроченная версия позора…»
«…оговорка, сестра оговора…»
«…взыскуя, мудрецы
касались не пыльцы –
пылинок на стекле…»
«…любовь, от которой родятся стихи, а не дети»
«…сколько ни говори «экстаз»,
кровь быстрее не побежит…»

Сложный поэт Татьяна Аинова. Поэт слияний и смешений, многообразия в едином и единого в расплыве-распылении. «Уже не совсем трамплин, еще не совсем балкон»... Создается впечатление, что, настраивая душу на Татьяны поэтическую волну, повседневная жизнь отступает куда-то за бесконечно широкую, звуконепроницаемую, и вместе с тем удивительно прозрачную, «аквоподобную» стену, а разум окунается в стихию словесных и смысловых парадоксов. Иначе как достичь такой легкости, такой естественности многообразных поэтических приемов и «афоризмов мудрости»? Как удается ей с равной степенью успешности воплощать себя и в «классическом» стихе, и в верлибре, и в фольк-стилизациях?
Если внять терминологической моде, то Т.Аинова – постмодернист, но в высшей степени странный, эксклюзивный и атипичный представитель этого слоя культуры: она – мыслящий постмодернист! Она – страждущий постмодернист! Она – «сумеречный романтик», внедрившийся в самодовольную витальность постмодерна! Где вся та легковесность изложения, легкодоступность цели, вырожденность смыслов («скелеты знаков»), превращенных в безделушки для манипуляций? В стихах Аиновой такого нет и в помине.
Поправ же упомянутую моду, обнаруживаешь, что Татьяна – истинный, «коренной» романтик. Мятущийся, раздвоенный, порой со взаимоисключающими жизненными целями, где под покровом метафизических Ничто и Никуда Смерть-Вечность предстает апофеозом жизни («Прекраснее, чем смерть прекрасного созданья,- картину ли, роман – вовек не сотворить»). Да и приверженность «классическому» стиху, всецело пронизанному единым эмоциональным потоком – тоже веский тому аргумент.

«Все, что мы вольны променять,
призрачно, как след от слезы.
Мир и мир – в тебя и в меня!
Сто осколков в общий язык».

- так чувствовать образ возможно лишь в ураганных порывах «серебряного века» - кали-юге русского романтизма. Но, как быть, если в дурманной глубине «сребровековья» вдруг зарождается «Ау! Дитория! Дитя», «ложе лжи и лени лето», уж не говоря о том, сколько «закланий у клана и клона» и «всякое ложе есть лажа»? Если рядом с классическим катреном во весь рост восстает верлибр, «аффористический стих» и даже аллеаторика (к примеру, «Стихо-творение», которое, как отмечает его автор, «можно читать фрагментами и в разном порядке, в т.ч. от начала к концу. При этом настроение и смысл существенно варьируются – от пафосного до издевательского»)? Странный романтик! В высшей степени странный!
Опять роятся мысли о смешении, смещении и взаимопроникновении, т.е. о постмодерне. В таком случае, попробуем отстоять следующую точку зрения:
Т.Аинова – романтик, инфицированный постмодерном.
Но каково качество, каков «диагноз» этой инфицированности? Увы, здесь тоже не обойтись без цитат:

«И уже западло любоваться сквозь призму слезы»
«Ей на фиг не нужны метанья и кульбиты»
«Где гитару дрочат отроки»
«Свой принцип неучастия в компосте
какими словесами оправдать?»

Какой-нибудь пурист от меломании назовет это рецидивами дурного вкуса, исследователь авангарда – эпатажем, а равнодушный к поэзии профан попросту пройдет мимо. Бог с ним, с профаном! Но о каком «дурном вкусе» может идти речь, если рядом – «призма слезы»? Какой может быть эпатаж, если «эпатажный» материал органично вплетен в ткань «высокостильного» текста, а не выделен, выпячен некой красной строкой, троеточием и прочим знакопрепинательным антуражем, как того требуют законы «классического» эпатажа? Нет, здесь властвуют иные смысловые мотивы, иные выразительные начала. Имя этим началам - декапопс.
Что же такое декапопс? Поищем ответ в творчестве самой Т.Аиновой. Одно из стихотворений предлагаемого сборника – «Интегрированный диптих памяти манхэттенских небоскребов», сопровождено весьма показательной авторской ремаркой:
«Три в одном»: может читаться как цельное произведение, состоящее из 12 длинных строк, а также как два самостоятельных стихотворения, не только символизирующих манхэттенские небоскребы, но и пародирующих 2 основные ветви буржуазной культуры – декаданс и попсу».
Словом, декапопс – это своеобычный, возможный лишь в лоне постмодерна симбиоз декаденства и поп-искусства, культурологический кентавр «особо-посвященного» интелектуального эстетства и «архипопулярного» мас-культа во всей его асентиментной профано-брутальности.
Безусловно, попытки компромисса между элитарной и обывательской культурами наблюдались и в прошлые эпохи, к примеру, у романтиков-националистов XIX ст., видевших панацею общепонятности искусства в его обращении к фольклорным, рустикальным корням, у дадаистов и «поп-артщиков» ХХ ст., стремившихся приложить экспериментальные наработки художественного авангарда к массовой, общедоступной и, как им казалось, общепонятной культуре. Но все завершалось очередным крахом интеллигентских иллюзий: как ни рядись в лапти и сарафаны, очки и пытливый взгляд выдают ученость, а следовательно – «ненашенскость», «ненародность», «белокостность» их хозяев. А произведенные ими худпродукты так и оставались уделом узкого круга меломанов с перспективой кануть в малочитаемую бездну художественных энциклопедий.
Декапопс – новый виток в поиске упомянутого компромисса, потрясающий художественное сознание на рубеже XX-XXI столетий. На сей раз «элитарный» художник – уже не «народ» (т.е. «село»), а представитель наднациональной городской массы. Он неистово хочет нравиться этой массе, но не в состоянии преодолеть свою «ученость» и непрерывно выплескивает наружу страдания по этому поводу, этими же страданиями вдохновляясь на новые (и публично-показательные) творческие подвиги. К тому же, городская масса – его единственный читательский (слушательский, зрительский) резерв, единственный путь бегства от элитарной среды – этой банки с пауками, где он сам – лишь маленький паучок, которому никогда не стать властителем дум «литературной общественности». Если обратиться к нынешней киевской практике, то на поприще декапопса немало преуспел композитор-литератор-перфоменсист Сергей Зажитько, безусловно эффектнейшее явление музыкальной жизни Украины начала XXI века. В литературе невозможно обойти вниманием Игоря Лапинского.
Но зачем понадобился декапопс Татьяне Аиновой? Несмотря даже на то, что сама Аинова, видимо, и не подозревает о своей принадлежности к нему)?
В человеческой душе все равновесно, в противном случае жизнь обрывается. Драматизм уравновешивается иронией, трагизм – сарказмом, но полную депрессию, безысходность, глушайший и беспросветный эмоциональный тупик, видимо, способна прорвать лишь откровенная брань, открытая, грубая издевка над причиной депрессии. К тому же, брань, как известно, обоюдоостра, бифункциональна: она – средство эмоциональной разрядки и она же – средство защиты от агрессивного окружения. Брань – ответ уродстовом на уродство, безобразием на безобразие. Помните фильм «Чучело» Р.Быкова, когда девушка, своей красотой и умом вызвавшая к себе агрессивное неприятие со стороны однокласников, в отчаянии остриглась наголо – мол, пусть попробуют меня ненавидеть такой, «теперь я – чучело»! Видимо, подобная «чучелизация» мировосприятия, «чучелизация» как способ реагирования на смертоносные вызовы общества проясняет и гиперденсацию (сгущение) эмоциональных красок, и всплески демонстративной, на грани цинизма, брутальности. Даже возвышенная, доведенная до безумия любовь (а любовь у Аиновой немыслима вне безумия), устремлена к «ста осколкам в общий язык». Чувствуете боль на языке? А привкус крови? Впрочем, «нет последствия банальнее, чем боль»!
«Людочка лежала такая (с)покойная…», «чьи скорбные массы – предтечи блевотных влачили тоску на рогах и копытах…»
Эмоциональный гиперденс, драстическая безысходность – родимые пятна декадентства. Бранный бурлеск вкупе с натуралистически-«болевыми» образами – ярко выраженный pops: хотя бы потому, что «орган» их восприятия – отнюдь не разум... Вместе же – декапопс.
А возможно ли вне эстетики декапопса столь естественно, как в поэзии Т.Аиновой, сочесть высокий слог с возможностью называть вещи своими, зачастую даже малоэстетичными, без оскомных эвфемизмов, именами?
Сложный поэт Татьяна Аинова. Сложна, трагична и своенравна ее героиня. Видимо, и трагична ввиду своенравия, а своенравна – ибо слишком интеллектуальна, слишком чувственно ранима для той действительности, в которой она «прописана» судьбой. И в то же время – слишком внутренне сильна и зубаста, не под стать ранимости. Эти свойства с завидной последовательностью вопрощаются на всех этажах поэтического бытия – в бытописи, «стихописи» и даже «политописи». С одной стороны, испытываешь искреннюю радость от того, что талантливейший поэт Аинова не желает «корчится внутри словесной клетки» хотя бы потому, что «стихи – предвестники несчастий». С другой стороны, иного читателя постигнет подлинный шок от освещения этим же поэтом некоторых реалий украинской политической («Выборы в гареме Украина…») и культурной жизни («Ода зданию НСПУ»). На первый взгляд – разит украинофобией. Но стоит лишь вдуматься ее строки «но меня на последний неправедный суд не сюда понесут, никуда понесут» (вот оно – заветное аиновское никуда!), как становится пронзительно очевидным: в какой бы стране, в каких бы весях («Селяви села») не довелось жить нашему Поэту, ни душевного покоя, ни удовлетворения жизнью ему не сыскать нигде – ни в Украине, ни в России, ни во Франции, ни даже в Гель-Гью! Аинова – слишком сложный поэт не только для своего жизненного пространства, но и для своего жизненного времени – для нашего времени! Сложный не напоказ, не надуманным сгущением красок и усложнением простых истин, как это зачастую наблюдается у псевдоинтеллектуальных авторов, а заострением сложных проблем бытия, воплощением сложных характеров и «художественным вскрытием» тонких психофизических материй. А потому поэзия Т.Аиновой требует от читателя глубоко вдумчивого отношения к текстам, категорически отвергает их поверхностное «пробегание глазами» и прочие методы «маскультовского» скорочтения.

Не знаю, как Вы, Читатель, но лично я, невзирая на глубокие порой разногласия с автором стихов в оценке и характере освещения некоторых реалий жизни, при чтении сборника Татьяны Аиновой неизменно пребываю в состоянии эстетического пиршества, которое хотелось бы длить вечно. Даже несмотря на декапопс…

Александр Резник, 2005

Сертификат Поэзия.ру: серия 757 № 38159 от 08.10.2005

0 | 3 | 2688 | 17.11.2024. 14:26:16

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []