СКАЗАНИЕ О МАРИИ (Глава IX, ч.1,2,3)

1

Как же сны бывают закручены в помрачительные сюжеты, если, сбросив их, в лучшем случае, поначалу не ведаешь, где ты. После шкалика для претерпевшего я пока ещё вне настоящего, не опомнился от происшедшего и теряюсь от предстоящего.
В усыпляющей чувства тиши, беспокойная тема сменилась, будто некий продюсер внушил мне во сне поискать справедливость. В новом сне ни светло, ни темно, но согласно немому внушенью режиссером я ставлю кино без соавторского отрешенья. И в неволе, похожей на плен, я мог сам подбирать персонажи для цветных, но правдивых сцен с Маней как героинею. Даже биографию выстроить Манину, всю согласно благим пожеланиям.
По каким-то суровым правилам, по секретному умолчанию, постановкой сюжета правило теневое единоначалие. Кто-то рядом со мною вывесил с цифрой НОЛЬ на боку колокольчик, при моем утвержденном чтоб вымысле он звенел и считал тот звоночек. Цифра ТРИ – ограничитель, после – я всего лишь зритель. И пойдет затем сценарий без моих двух полушарий. К колокольцу много мельче придан бдительный бубенчик. Коли выдумка не стоит даже медного гроша или слишком хороша, поднимает он трезвон, чтоб спровадить небыль вон. Если ж я не подчинюсь, им лишусь последних чувств. О стихах гадать не надо, не с кем затевать мне спор, по начальному раскладу так и тянет на фольклор. И, пока спит колокольчик, я начну без проволочек.

2

В общем, в некотором царстве, всем известном государстве, возле будущей столицы у Марии-кружевницы и Ивана-кузнеца дочь Маняша родилась ликом в мать, умом в отца. В те поры война стряслась. Мужики детей крестили и ни свет и ни заря рано утром уходили в бой за веру и царя. Так Иван, отбросив молот, сунул в ранец бутерброд, полон сил, красив и молод, тоже двинулся на фронт. И оставил он младенцем свою маленькую дочь. А куда от службы деться, если царь просил помочь? Не один он с этих пор дом оставил и семью, вот и сват его Егор из калужской деревеньки, засадил в бревно топор и, поскольку рупь – не деньги, заколол свою свинью, мясо пропил и – адью! Что касаемо семьи, та осталась без свиньи. А семья ведь у него – два плюс трое итого. От войны у ней теперя вскрылась первая потеря. А второю стал Егор, допустивший перебор. С четвертной он и с ружьём к немцам в плен попал живьём. Крепко так заснул в окопе, что очухался в Европе.
А Ивану всё сполна за двоих дала война. За контузией – раненье, за раненьем – отравленье, а за газами подряд прилетел шальной снаряд и... но фактам вопреки ни ноги и ни руки, ничего не потерял, хотя был не генерал. (Колокольчик только вздрогнул, будто кто его одернул, и на нем в момент, изволь, цифра РАЗ сменила НОЛЬ.) Генералам повсеместно и в тылу и на войне, как доподлинно известно, комфортабельно вполне. Им крестов и орденов понавесят до хренов. И ни блох на них, ни вшей. Пораженье иль победа – их не бросят без обеда, без мясных горячих щей. А солдат не привереда, затянул ремень потуже, сухарями пообедал и запил вином из лужи, – ведь бывает и похуже, когда пуля иль снаряд из немецкого оружья не промазать норовят. Но всё это пустяки, лёгким манием руки, как бы ни было то странно, вместо нашего Ивана мы, ни много и ни мало, укокошим генерала. Впрочем, у того жена и любимые им дети, пусть кайфует старина, места хватит всем на свете. И не будем впопыхах убивать его в стихах. Может, лишний мы разок сэкономим тем звонок.
Но пора вернуться к нашей подрастающей Маняше. На войне без перемен, а кудрявенькая Маня слезла с маминых колен и в цветастом сарафане уж играет во дворе, как пристало детворе. Шла война на третий круг, Маня бегает на луг, увлекается цветами, птиц несметных голосами и с обрыва у ракит смотрит в зеркало реки. А в реке всё то же небо, золотые облака, и они плывут, как хлебы из фабричного ларька. И, не зная, что, откуда, как та синь нырнула в гладь, Маня верила, что чудо не заставит себя ждать. Этот мир такой красивый, так он сказочно богат, что нельзя в нём быть плаксивой, если радует он взгляд. Так учил сам дед Василий многочисленных внучат. Мане в жизненном начале с детства виделся покой, и она гнала печали то надеждой, то мечтой. И лекарств иных чудесней исцелялась часто песней.

ПЕСЕНКА МАНЯШИ

Когда папа вернётся с войны
Из одной иностранной страны,
Приведёт он с собою коня
И научит кататься меня.
Всех обгонит моя быстрина,
Если папе наскучит война.
Когда папа вернётся с войны,
Он качели качнет до луны.
Папа тронет скамейку слегка,
И я как полечу в облака!
Я качаться смогу дотемна,
Если папе наскучит война.
Когда папа вернётся с войны,
Не обидят меня драчуны,
Пусть меня будет дёргать за бантик
Шалунишка, мой будущий братик.
Я не буду у мамы одна,
Если папе наскучит война.

Быть не может всяких ЕСЛИ и печального конца, если Маня в своей песне ждёт погибшего отца. Что нам стоит, в самом деле, пуля дура, говорят, пусть с ней славу эту делит и случайный тот снаряд. Ведь сценарий в нашей власти и слезам над правдой этой предпочли мы той напасти добрый вымысел в сюжете и не зря один разок мы услышали звонок. Вот он, цел Иван Васильич, всё при нём и грудь в крестах. А тем временем в России поменялась власть в верхах и немного на местах. Сгинул царь, наследний спасся. Бог мой, что тут началось, бубенец как пёс занялся, словно крутит его злость. Весь его трясёт бочком, чуть не кверху язычком. Так пронзительно звенит, что отстал я с той затеей. Бедный мальчик, извини. Страж порядка, знать, в партейной изготовлен был литейной.

3

Но пора к тем берегам, где царить свободно нам. После лет пяти гражданки стали строгие порядки. Тут Иван уже, конечно, все кресты с груди долой. Обнаружилось, что грешен восстановленный герой. Не по делу, мол, и зря воевал он за царя. А Егор – герой, напротив, раз царю он изменил, ему даже деньги плотят за бутылочки чернил. Выдает он людям справки, ставит круглую печать, для него счастливой правки мне не надо сочинять. Так бы прожил он беспечно по бумагам тяп да ляп, но в России всё не вечно и, когда заместо шляп, в моде стали больше кепки, цвета хаки картузы и вовсю летели щепки, если ссорились тузы, подкатился тут к Егору френч в ремнях для разговору. Так и так, мол, председатель, а на самом деле – контра, отчитайся мне и, кстати, расскажи про Марту Бройтман. Кто она тебе такая, кто отец её сынка, что ж ты, немцам потакая, не сказал о том ЧК? Как Егор ни отпирался, но, в конце концов, признался, – Не сочтите за вину, был женат на ней в плену. Откопала меня фрау на железном руднике в аккуратном городке и присвоила по праву. Ну, пожил я с ней на славу, и кормила, и ласкала, пять годов не отпускала. Только соберусь в Расею, как бросается на шею, до сих пор я ей косею. Раз дошло до «караула», хорошо, что не свернула! Я прошу о немке оной не сболтнуть моей законной, та одной своей рукой в миг спровадит на покой. Опосля немецких дел я повторно обрусел. Битте, дритте – все забыл, с кем я жил и где я был. И, когда лишь разозлюсь, по-немецки матерюсь. Стерегли потом Егора два колючие забора. По прошествии трёх лет возвратился, как скелет. И пошёл потом Егор прямиком на скотный двор. Тут без всякого звонка всем хватало молока. А потом уже для свата, жил который небогато, он корову Василиску под какую-то расписку раздобыл у свояка, председатель тот пока. К тому времени Маняша уж настолько подросла, что в леске одна бесстрашно коровёнку ту пасла. Василиска обожала Манин объедать венок, иногда за ним бежала, под собой не чуя ног. Маня в хлев вела скотинку, позабросив хворостинку. А, когда в селе по списку из семнадцати дворов забирали всех коров, провожала Василиску вся семья под дружный рёв. Тут бубенчик зарезвился, закружился, раззвонился, не на шутку, знать, озлился, да и сам я спохватился. Это что стряслось со мной – Василиску на убой? Ну, конечно, не здорово тратить номер на корову, но зачем звонку бренчать, если можно промолчать? Замечанию я рад, – вырезаю этот кадр. Мне ведь тоже Василиска, откровенно, дорога. Вот венок ей на рога и пасётся пусть без риска, а зимой ей – три стога. Тьфу-тьфу-тьфу, молчит бубенчик, не шелохнется, не мечет. Будут сырники в сметане малолетке нашей Мане. Я теперь на стрёме, ибо уберечь от перегибов Маню будет нелегко, то крен в хлеб, то в молоко. Не дай Бог два крена вместе, хорошо – звонок на месте.
Столько было отступлений, что ни лидер, то уклон. Был бы жив товарищ Ленин – слышался порою стон. Ну, а нам-то, в самом деле, что нам стоит воплотить эти замыслы на деле и в давно усопшем теле дух вождиный воскресить? Вот он этот колокольчик с цифрой ... тут я обомлел, на его сигнальной щечке снова НОЛИК округлел! Словно ждал (или лукавил) против сказочных всех правил, что вот-вот стеклянный гроб разобьёт оживший лоб. Только я не тороплюсь, минус здесь видней, чем плюс. Как начнет опять картавить, баламутно нами править, капиталом нас пугать, землю царства продавать, каждый день митинговать, – тут нам будет не до жиру, лишь бы всем остаться живу. Воскресим его – он в раз всему миру напоказ снова ввергнет нас в потряс. И с какого это боку и какого Мане проку ожидать от точки ляс? Может это и жестоко, но нам с ним одна морока. А добавочный звонок Мане б здорово помог. С ним хоть что-то, да подправишь. Спи спокойно, вождь-товарищ, розовея и мумея в подземелье мавзолея. Между прочим, есть вопрос, почему он, как Христос, гроб оставивший в пещере, не поднялся всей мощею? Столько лет лежит и преет, а воскреснуть не умеет. Удивляется страна, – не взлетает сатана! Всех надул матерьялист, что "Ура" ему, что свист, не стремится в небеса, как свинцом весь налился. Тут мой слушатель-читатель и в какой-то мере зритель, сбил сценарий я некстати, не сдержался, извините. Но я понял, наконец, бдит в тенечке бубенец, наперед желанья знает, словно мысли все читает. Знать, дал шепотом приказ и послушный колокольчик, от начальства не уклончив, снова НОЛЬ сменил на РАЗ.

Виктор Калитин, 2005

Сертификат Поэзия.ру: серия 669 № 33233 от 28.03.2005

0 | 3 | 2239 | 22.11.2024. 08:01:50

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []