СКАЗАНИЕ О МАРИИ (Пролог, ч.6)

     6





У Пряхина окоченели пальцы.


             Как он себя ни крыл, как ни ругал,


Но упряжь и не думала скрепляться,


               То дёрнет мерин, то уйдет дуга,





А то оглобля упадет с плеча,


                 Да так, что он от боли, нет, и вскрикнет.


Замёрзший мерин на него фырчал


                При каждой неудавшейся попытке.





«Поднять что ль на ноги, – решил он, – Михаила?»


                 Но, тронув его лоб, он ощутил ожог


И понял, что ещё одна могила,


                      Того гляди, пойдет ему в упрёк.





Не быть тому! Его ли сломит вьюга!


               И, пусть послушна лишь одна рука,


Ценою хлеба раненого друга


                        Он вывезет к своим наверняка.





Пока о Пряхине еще не спета песня.


                 А «Степь да степь…» так это ж не о нём!


И что ему мороз и вьюга, если


                           Не отступал он и перед огнём.





Все ж, наконец, он подтянул оглоблю


                      Вожжёй к дуге, скреплённой с хомутом,


После чего, наматерившись вволю,


                         Стянул их крепко ременным гужом.





Уже без сил он подошел к саням


                   И начал стаскивать мешки с саней на снег.


Как мог, плотней боками прислонял,


                    А два последних закатил наверх.





Он уложил больного на настил,


                   В соломенную закопав траншею.


«Где Ваня?» – как в бреду он Пряхина спросил,


                     Но тот в ответ прикрыл его шинелью.





Иван уже лежал в ногах у Михаила,


                        Не слыша налетающих ветров.


У Пряхина нутро захолонило


                       От трепета льняных его вихров.





Убит товарищ. Брошен хлеб в степи,


                       Чтобы спасти от гибели второго.


И уцелевшему вины не искупить


                      Свершеньем своего же приговора.





Проклятая рука! Он приподнял обшлаг


                          На осуждённой за провал похода…


И, когда пуля болью боль ожгла


                    Он на мешках накрасил: ХЛЕБ НАРОДА.





Остался хлеб в глухой степной ночи,


                    В плену у вьюги заносимый снегом


И остывал, не побывав в печи,


                      Сиротским уничиженный ночлегом.





Но ещё долго таял красный снег


                 На двух словах, сопрянувших впервые,


И ускоряло время новый бег,


                  Круша за хлеб устои вековые.





     ПЕСНЬ О ХЛЕБЕ





Из зернышка, что падает


В распаханную землю


Растят дожди и радуги


Великую идею.





Издревле наивысшая –


Под звёздным, синим небом,


В пещере и под крышею


Она зовется хлебом.





Из шкур носивший рубища


Наш предок полудикий


На шар земной обрушился


С киркою и мотыгой.





Без планов опрометчивых


И массового спорта


Хлеб вывел человечество


Трудящегося сорта.





Для труженика каждого


На море и на суше


Была превыше важного


Борьба за хлеб насущный.





Но лишь успела вырасти


Хвала пшеничным зёрнам,


Как хлеб ржаной от сытости


Был назван кем-то чёрным.





И тот, землёй не выпачкан,


С когортой трутней злейших


Грыз даровую выпечку


Осоловев от зрелищ.





И, сколько бы не сеяли


Рабы, волы, моторы,


Весь хлеб взимали белые,


Отмерив чёрным – чёрный.





Но Русь вменила Пряхиным


Весь мир заверить твёрдо:


«Отныне с потом, с запахом,


С изюмом – хлеб народа!





Заткнём буржуев за пояс


Железною рукою!»





Смелей взвивайся, 


                           занавес, 


Над первою 


                    Главою!

Виктор Калитин, 2005

Сертификат Поэзия.ру: серия 669 № 30991 от 18.01.2005

0 | 3 | 2228 | 20.04.2024. 16:03:42

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []