СКАЗАНИЕ О МАРИИ (ПРОЛОГ,ч.1)

Дата: 28-12-2004 | 10:50:05

ПРЕДИСЛОВИЕ

Выставляемая на сайте поэма, так я рискну называть это произведение, в основном была написана в 1976 -1996гг. Её героиня, -
обыкновенная простая русская женщина, вкусившая все прелести
советской власти, но принимающая безропотно все удары судьбы, не
особенно задумываясь о своих бедах и причинах их вызывающих, и
сохранившая душевную чистоту и самоотверженность .
За героями и персонажами поэмы стоят реальные люди, фамилии некоторых остались неизменными. Реальными, а в большинстве и документальными являются факты их биографий. Некоторую фантазию автор допустил только в отношении самого себя, что требовалось по законам жанра.
Вероятные технические проблемы при передаче больших массивов информации принуждают автора публиковать поэму по частям. Другой проблемой автор считает
трудности передачи двухступенчатых строк основных стихов поэмы, делающих её чтение
более естественным и неспешным.

СКАЗАНИЕ О МАРИИ

ROTAS
OPERA
TENET
AREPO
SATOR
Великий сеятель держит
все труды в своей руке.


ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

 

Самодовольному лентяю,
Рачителю пустых трудов,
Лжецу, проныре, краснобаю,
Хапугам всяческих родов,

Тем, кто не строил, а присвоил,
В ком честь и совесть не в чести,
Кто против беззащитных – воин,
Пред сильным – сор готов мести,

Тем, кто, живя в покорном страхе,
Самим собой быть перестал,
Кто предпочел гражданской плахе
Дешёвой славы пьедестал,

И тем, кто после мнимой муки,
Запрятав «нет», исторгнет «да»,
Всем им советую: «Прочь руки,
Не ваше чтиво, господа!»

ЗАЧИН

Что начинается под осень
Проистекает не спеша,
Обетов скорых не выносит
Житьё познавшая душа.

Я уподоблен капитану
Неторопливой той ладьи,
Что в плаванье по океану
Ушла без цели впереди.

Мираж морского окоёма
Меня смущает наяву,
Но замыслом своим влекомый
Я в даль туманную плыву.

Как говорится, жребий брошен
И Рубикон мой перейдён.
Досадно, что настала осень
До нескончаемых времён…

ВСТУПЛЕНИЕ

Мне наплетут умно и свысока
О концептуализме, что на камне
Могильном старым формам высекал
Свой приговор. «А Вы, pardon, о Мане!»

Мне врежут: «Нынче планка высока!»
Я афоризмы чту и понимаю,
Но дайте мне в свободе языка
Живописать без аллегорий Маню!

В упрёк мне бросят: «Фабула мелка,
Эстетика в нуле, а реализм – банален,
И стих о хлебе с кружкой молока –
Вчерашнее меню для изб-читален.»

«Теперь, – поучат, – нарасхват с лотка
Идет любовь к молоденьким путанам.»
А Маня смахивала краешком платка
Слезу, любуясь мамой с мальчуганом.

Мне растолкуют примитив лубка
И о божественной поведают нирване,
А Маня погружалась в облака,
Плывущие из стирочной лохани.

Мое плечо похлопают слегка:
«Похоже, авангард – не Ваши сани!»
А Манины глаза – два василька
И в них улыбка утомленной няни.

Мне будут петь о музыке стиха,
А Маня пела слабеньким сопрано,
Когда снимал резец её станка
Стальную стружку с будущего крана.

Пусть эпитафий я не высекал
И не слагал псалмов для литургии,
Я верю – в храм вплывет моя строка
Молитвою о памяти Марии!

ПРЕДДВЕРЬЕ

Зимним утром в снежном бездорожье
Предваряю я свое сказанье:
Двадцать первый год, простор Заволжья,
По стезе нелёгкой едут сани…


ПРОЛОГ
1
«В запрошлый год
гнал Фрунзе беляков
По этой вот степи
до самого Урала.
От здешних мест
как раз недалеко
Осколком мне
два пальца оторвало.

Мой командарм
теперь в других краях
Бьёт Врангеля
и прочую Антанту,
А я с кулацкою контрою
в боях
Хлеб добываю
пролетариату.

У нас, ребята,
не простое дело.
Мы как на фронте,
строго говоря,
Недаром я таскаю
парабеллум
И вам оружье
выдано не зря.

Но это всё –
на самый крайний случай,
Да и тогда, не дай Бог,
по людям.
Отдельным несознательным
всё ж лучше
Доказывать,
терпенье соблюдя.

Иван, полегче,
не гони гнедую!
Запарится –
ей стынуть на морозе…»
«Товарищ Пряхин,
я ж не озорую,
Она сама
под горку паровозит.»

По большаку
прикрытому позёмкой,
По припорошенному
полозному следу
Скользили розвальни
вниз с горки невысокой
Навстречу
поднимавшемуся свету.

Вставало солнце
в предрассветной мгле
Еще скрывались
сумрачные дали.
Прошедшей ночью,
видно, обнаглев,
Мороз всю степь
дыханьем лютым залил.

Заволжская
рождественская стужа!
Что ей шинель
и вяленый паёк…
Но, если в трех шинелях
трое дружных,
То всякие невзгоды –
наутёк.

Подстилка
из разбросанной соломы,
На всех – аршин
спасительно рогожи,
Плечо к плечу –
мороз бессильный сломлен
И продразвёрстку
отменить не может.

«С крестьянскою душой, –
дымил махоркой Пряхин, –
Пренадобно быть,
ох, как начеку!
Хоть драная,
зато своя рубаха,
Дороже революций
мужику.

Вам, комсомолу
третьего призыва, –
Он поучал
притихших пареньков, –
Не подобает
накричать спесиво,
Иль стрельнуть
для острастки чурбаков.

Без хлеба нет уже
пути обратно
И помирать нам
права не дано.
Ведь, строго говоря,
без нашего-то брата
Советской власти
выжить мудрено.

И, если Ленин говорит –
так надо,
Чтоб революция
продвинулась вперёд,
Какая может быть
в сердцах у нас пощада,
К тем, кто излишки
хлеба не сдаёт!

Ты, Михаил, известно,
не из робких
Как подобает
тезке командарма.
Успел уже в боях
понюхать порох,
Но не сшибал еще
замков с амбаров.

Держи все время
палец на курке
И без нагана
на рожон не лезь!
Здесь с ружьями-то
все накоротке –
У каждого берданка
иль обрез.

Тебе с Иваном
жить ещё и жить,
И хлебушек едать
при коммунизме,
А жёнам вашим
молоко носить
С колонки ведрами
на коромысле.»

«Нам с коммунизмом-то,
товарищ Пряхин, ясно.
А что теперь, –
стрелять иль убеждать?»
«Ты, Михаил,
не ёрничай напрасно,
Нам каждый пуд
придётся с боем брать.

Я вам в отцы гожусь
на Пасху стукнет тридцать.
Две революции
и две войны прошел.
С Советской властью
не пришлось мириться,
Я сам её воздвигнул
на престол!

Я за неё и глоткою
и грудью,
И без патронов
дрался на «ура»,
И, чтоб там ни было,
мы сто пудов добудем
К тем девятьсот,
что сдал отряд вчера.

Наступит срок,
поклонимся мы в ноги
Пожертвовавшим
в пользу Октября.
А бестолковых –
припугнём немного!
Не будь я Пряхин,
строго говоря.»

Снег, как мука,
рассыпчатый и пресный,
Впивался в лица –
белого белей,
Но ехала в санях
неслышно песня
И с песней –
как-то делалось теплей.

ПЕСНЯ ПРОДОТРЯДА

Наши раны еще не залечены
И сердца от боёв не остыли,
Но во имя обилия вечного
Мы за хлебом идем по России.

Нас послал в село Ревком
С продзаданием
Не с протянутой рукой, –
С Красным знаменем.

Кулаки нас встречают обрезами,
Но мы все, как один, из металла.
Мы шагаем рядами железными,
Чтоб стальной Революция стала.

Ждет рабочий у станка
Хлеба нашего.
Наша плата высока, –
Жизнь бесстрашная.

Не сломить нас ни пулей, ни голодом.
Как бы не были годы крутыми,
Навсегда мы останемся молоды
И в коммуну придем молодыми.

Серп и молот навсегда
Станут связкою
Пролетарского труда
И крестьянского.




Виктор Калитин, 2004

Сертификат Поэзия.ру: серия 669 № 30572 от 28.12.2004

0 | 6 | 2588 | 24.04.2024. 18:53:29

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []


И ты не избежал соблазна,
И в эпос по уши залез...
Поэзия, мой друг, прекрасна,
Когда её почти в обрез...
--------------------------------
Пока тебя сомненье гложет,
Скажу в глаза - не за глаза:
Сегодня пишешь ты моложе,
Чем 20 лет тому назад!
----------------------------
С НаступающИМ!

Я верю - в Храм идет моя строка
Молитвою о памяти Марии......

Умение помнить и помянуть - величайший дар человеческой души.....
Память - это святое...
Краеугольный камень Жизни ! Главнейшая задача...живых!

Вдохновения Вам и Успеха!
С УВАЖЕНИЕМ !
Л.

Виктор, то, что прочитал, ошарашивает грандиозностью задачи, которую Вы перед собой поставили. Завтра продолжу чтение.
С огромным уважением,
Сёма

Бабушка моя Манечка!
Царствие ей небесное!
Утром с зарёю ранящей
Хлебы пекла нам пресные.

Труженица, крестьяночка,
Бабушка моя Манечка!

В прошлом году похоронили. Вы посвятили поэму таким женщинам, а доля у них была! Благодаря им и выжили мы все. Я немного о своей бабушке Марии тоже написала в «Рубашечке». Но поэма – это то, чем, действительно можно как-то прикоснуться к их истинной жизни. Правда, говорила она другое: кто работал – у того отнимали, кто не работал, бездельничал – тот отнимал (в продразвёрстках). И частушка у них была: «Как при Николаюшке ели мы оладушки. А пришли большевички, так не стало и мучки».
Но, Виктор, я благодарна Вам за такое начало, особенно за «Предостережение». И слог чеканный, не врёт. Буду читать дальше.

Виктор, Вы очень удачно вписались в былые времена, кажется, что читаешь не современную поэму, а поэму тех лет. Это вызывает доверие. Буду читать дальше. А цель Вашего произведения - прекрасна.

С уважением,
НЮ

В деревне одной пролетарии учредили колхоз «Красный навоз». Были они бедными-пребедными, и им нечем было пахать. А в соседнем селе жила семья кулаков – мать да сыновья, которые жировали и до того разжирели, что купили себе трактор. Колхозу тот трактор был, надо полагать, нужнее, поэтому колхозники – в лицах трёх самых революционно-сознательных мужчин – пошли в соседнее село за трактором. Почему бы нет?

Пришли. А там кулаки им: «помилуйте, мол, трактора никакого нету и не было – откуда?!» Почесали в репах мужики – давай что ль идтить восвояси несолоно хлебавши? И тут ещё один, тоже сознательный, сосед кулацкий, шепнул тем трём, что трактор морды ненавистные по частям разобрали и в землю спрятали, враги революции!

Троица с ружьишками подмышками – в стан к врагу. Нашли то место, где запчасти хоронились, за сколько-то там дней собрали тракторишко и давай на нём рулить-рассекать с песнями – в сторону ворот.

Тут баба, мать кулацкая, трактору наперерез:
«Не пущу!» - орёт.
Пролетарий ей:
«Да как же ты меня не пустишь, когда я тебя раздавлю, как курицу, да в колхоз помчусь – коммунизм достраивать?!»
«Дави!», - говорит. Полоумная баба, чего с неё взять.

Трудящему пролетариату отказу не в чём быть не должно, как буржуй Аверченко писал.
Раздавил дуру-бабу пролетарий трактором. На глазах у двух товарищей своих, всего неколхозного села и связанных по рукам да ногам кулацких сыновей.

Долго ли, коротко ли коммунизм в отдельно взятом колхозе строился, то нам не ведомо. А ведомо, что как-то раз пахал пролетарий поле коммунное. Ночью, в третью смену. Один. А кругом – просторы бескрайние, паханные-непаханые, и деревни спят. И возникли перед ним, как из-под земли выросли, сыновья погубленной бабы, кулацкие отродья. Вынули мужика из трактора и ну пинать – ногами да чем не попадя. Забили до полусмерти и думали, что помер. Облили соляркою, зажгли и дёру.

Солярка горит хреново. С водой, что ли. В общем, очухался пролетарий, сам на дорогу выполз и снова сознание своё пролетарское потерял. Нашли его утром коммунальники, обгоревшего и без места живого. Лечился долго. Потом орден дали. А потом ещё, на старости уж лет, пионеры к нему строем приходили, и он им ту историю рассказывал. А они гордились: настоящий герой! И в газете про него пропечатали, и мемуар он составил и записал – грамотный, слава кпсс. И в книжку рассказ тот поместили, и волосы у меня шевелились, когда я читал его.
------

Пожимаю Вашу руку, Виктор Михайлович! Затеять этакое в 76-м и пытаться пропихнуть в печать - это мужество. Буду читать дальше, отдохну от своего "Туманова", 6-ку которого вот только прошлой ночью завершил. Спасибо!!
Ваш Саша