На сердца площадей да на души садов –
чтобы серым скорбили по мертвым,
и крылатые крысы больших городов
оставляли пометки помета.

Этот парк далеко – что травой, что тоской –
от заросшего Мавками леса.
Так и ты никогда не бывала такой,
некрасивая, хрупкая Леся.

Твердо-серой такой, чтоб вовек не моргать,
не дрожать и не грезить в потемках.
Эти жертвы-цветы – да к живым бы ногам,
да от крепких мужчин, а не теток!

Тень от ели и юный цветок со слезой,
белоперое облачко лета,
мотылька трепыханье и арка борзой
в перелетном прыжке с парапета –

вы незримы в культурологическом сне,
столь любезном надписанным плитам,
где планетка Земля, совершившись вполне,
обрела совершенство гранита, -

с педантичностью «Ролекса» кружит она
вне мистерии рая и ада…
Но окрест, обнажаясь, звенит тишина
беспощадней, чем смех азиата.