Мы курим с деревенским мужиком
солому вперемешку с самосадом,
и разговор сиреневым дымком
задумчиво плывет над палисадом.

Я равнодушно внемлю старику,
хотя в душе своей и не приемлю
всех этих разговоров про муку,
про дождь и обнавоженную землю.

Но мать учила: “Старость уважай!”
И я цзежу: “Неважная погода.
И будет хуже этот урожай,
чем урожай 2000-го года”.

У старика тотчас теплеет взгляд,
он размыкает старческие губы:
“Гляди, как низко ласточки летят.
К дожжу”. И улыбается беззубо.

Пусть будет дождь! И вздуется река!
И грянут на посевы водопады!
Я уважаю старость старика...
Пусть будет дождь, раз это ему надо!

Пусть не разъест его лопату ржа,
пусть, наконец, исправится погода,
пусть будет лучше этот урожай,
чем урожай 2000-го года!

Он счастлив. Он готов меня обнять
за то, что я поддакиваю дружно,
за то, что я прекрасно понял мать
и делаю опять не то, что нужно.

А что мне нужно - скажет ли старик,
когда приду прощаться, уезжая?
Да нет. Для старика я - только миг
в пути от урожая к урожаю.

Лет через пять он тихо отойдет
от хвори непонятной и случайной.
А я вздохну: “Похоже, этот год
на смерти что-то очень урожайный...”