1
Я шел под солнцем, по земле,
плескалось вино во фляге,
папиросы отсчитывали версты - 
по одной на три. Сухая колея 
вела к долине под грядой, 
которая давым-давно казалась рядом,
но все не приближалась. Стрекотали, пели,
жужжали и чирикали вокруг.
Но вдруг раздались голоса -
на языке людском, за поворотом,
три парня что-то обсуждали 
вполголоса, как бы стесняясь чужих ушей.
Я мимо них прошел, но вздрогнув, оглянулся 
на звук удара - один лежал, а двое
ногами босыми его неловко
лупили так и этак. Вот это да.
Я подошел, сказал.
Они сказали. Я повторил. Они ответили.
Я возразил. Они, не споря, прочь пошли.
- Что сделал ты такое, что лишь во имя Бога 
тебя оставили?
Он юн, шестнадцать лет едва ли,
испуган, зол, но цел вполне.
- Дал денег их сестре, чтобы она со мной…
Но эта дура расплакалась и к братьям побежала
за защитой…
- Ты сам не хнычь, как девка, а лучше
иди домой и делай, как совесть повелит.
И как душа прикажет. А года через три
придешь сюда, я буду возвращаться,
и может быть прощу тебе твой грех.

                    2
Вино плескалось, вулкан, как папироса,
курился пылью снежной, а может быть и дымом
иным. Я шел обратно осенью ненастной.
Чернильной влагой напиталась колея.
Как тушь, чернели голые деревья.
Графитовые блики тусклый вечер
на лужи набросал то там то тут.
За поворотом он стоял и ждал.
- Ну наконец, спаси, освободи, пусти на волю…
- Потише, не вопи, скажи членораздельно.
- Я человек которого ты спас.
- Да, знаю, расскажи, что приключилось с тобой опять?
- Я не могу так жить. В тот день,
вернувшись, поклонился братьям
и попросил прощенья у девицы.
Затем работал месяц, два и три
на них, пока не улыбнулась она,
меня увидев в поле.
Потом стал помогать несчастным и убогим.
Чем мог - сначала воровал для них, потом просил. Как ты,
во имя Бога .
Потом я принял боль чужих людей.
И оказалось, что отдают ее они охотно.
И я болел за них, но эту боль
одолевал. Потом я стал безгрешен,
Но толпой мои былые грешные дела,
грехи других людей, живых, ушедших,
даже нерожденных, заполонили совесть,
и рыдает она, и разрывает душу 
и день, и ночь.
Я не могу святым, я человек простой, спаси…
          

                    3
Конечно я простил. Конечно спас. Конечно грянул гром,
и молния воткнулась между нами.
И потемнел весь мир, и гром казался
бесконечным. И дуб разбился надвое.
И стало жутко. А потом я допивал вино под половиной дуба,
А на лужайке пинали двое третьего,
А тот вопил: «по яйцам не бейте, суки».
А потом отполз, привстал, заковылял,
и похромал рысцой, своей дорогой.
И хорошо, и я пошел своей, и, в общем, слава Богу.