Освещу огоньком сигареты
край постели, часы на руке...
Время вносит ночные сюжеты,
проплывая в совином витке.

Проницательность жёлтого ока
в голубой темноте бытия
различит дуновение рока
в занавесках простого шитья.

Лунный свет - как мерцанье экрана,
и родимые лики на нём.
И родства потаённая рана
обостряется в сердце ночном.

О горячка упрёков облыжных!
О любовь в неумелых руках!
И душа исказнится о ближних
и о горьких своих стариках.

И увидятся скорые сроки
поздних слёз и последних прости,
и зажмурится дух одинокий
от прозрения в грешной груди.

                  *  *  *

Две отпускные сырые недели
что-то читал, на гитаре играл.
Праздные дни не ползли, а летели...
Дед его грешный вдали умирал.
Дед его грешный... Не то чтоб забытый,
но отпечаливший всех на веку.
Что же так ныло?.. Мотив басовитый
ночью уныло вертелся в мозгу.
Русскую мессу гармошка играла,
зябкая вялость по жилам лилась...
Это во внуке, боля, отмирала
цепких кровей застарелая связь.
И, неприкаянный, он и не ведал
в мерном круженьи своих полудел,
как с уходящим, хладеющим дедом
на поколение сразу старел.
И между ним и положенной бездной
стали пролёты родства коротки,
лишь простирался у двери отверстой
свет одинокий отцовской руки.

 *  *  *

И некогда, и незачем искать пути возврата,
а будет нужен выход - он только впереди,
чтоб всё с годами минулось... И брат забудет брата,
и холодней не станет от этого в груди.

На то и жизнь огромна, чтоб стали братья разными,
разъяли свет единый, что подарила мать...
Без крови рвутся кровные, с обидами напрасными,
невыбранные узы, чтоб узы выбирать.

Твой мир тобою вылеплен. Ты сам искал несходства.
В какую даль ушёл ты!.. И лишь порой дано
свою неповторимость почуять как сиротство
и, просыпаясь ночью, смотреть на снег в окно.

1981г.