Мы в детстве влюбляемся в карты морские, в эстампы,

И охота Вселенной дразнить неразборчивый  наш аппетит!

Не все ль нам равно – мир огромен ли в отблеске лампы,

Или малой пылинкой сквозь память пространства летит?

 

Мы уходим под утро. Мозг в дыму и в огне,

Вот и сердце, желаний приют, как спасти от пожара?

Ритм безбрежной души мы вверяем попутной волне,

Колыбельке-волне, что морей берега обежала.

 

Этот родину бросил, отринув бесславный удел,

 Тот –  родительский дом, стылый ужас родного порога,

Вот астролог, на дам в телекоп с колокольни глядел

И бежит от Цирцеи, профессии преданной строго.

 

Чтобы чары развеять, не сделаться жертвенной снедью,

Есть дорога, вино, в облаках неширокий просвет.

Солнце кожу их жжет раскалившейся пыточной медью,

Постепенно стирая поцелуя предательский след.

 

Полно! Истый бродяга лишь тот, кто без всякой награды,

Только ради дороги самой по морям и пустыням идет,

Он не требует смысла, с легким сердцем встречает преграды,

К слову «смерть» недоверчив, а знает лишь слово «Вперед!»

 

И однажды придет издалёка он наверняка

На окраины маленькой благословенной страны,

Где мечты и желанья плывут, как в реке облака,

И прекрасным предметам названья еще не даны.

 

 

  Charles Baudelaire.    Le Voyage (1)

À Maxime du Camp

I

Pour l'enfant, amoureux de cartes et d'estampes,
L'univers est égal à son vaste appétit.
Ah! que le monde est grand à la clarté des lampes!
Aux yeux du souvenir que le monde est petit!

Un matin nous partons, le cerveau plein de flamme,
Le coeur gros de rancune et de désirs amers,
Et nous allons, suivant le rythme de la lame,
Berçant notre infini sur le fini des mers:

Les uns, joyeux de fuir une patrie infâme;
D'autres, l'horreur de leurs berceaux, et quelques-uns,
Astrologues noyés dans les yeux d'une femme,
La Circé tyrannique aux dangereux parfums.

Pour n'être pas changés en bêtes, ils s'enivrent
D'espace et de lumière et de cieux embrasés;
La glace qui les mord, les soleils qui les cuivrent,
Effacent lentement la marque des baisers.

Mais les vrais voyageurs sont ceux-là seuls qui partent
Pour partir; coeurs légers, semblables aux ballons,
De leur fatalité jamais ils ne s'écartent,
Et, sans savoir pourquoi, disent toujours: Allons!

Ceux-là dont les désirs ont la forme des nues,
Et qui rêvent, ainsi qu'un conscrit le canon,
De vastes voluptés, changeantes, inconnues,
Et dont l'esprit humain n'a jamais su le nom!