Ты звал меня отужинать с тобою:

Мол, будет стол с изысканной едою;

И яства мне такие обещал,

Каких не знал и Гелиогабал;

И вина ты сулил мне дать богаче,

Чем на пирах у Суллы, не иначе.

Пришёл я, сел за стол и ждал, когда

Мне птицу Феникс принесут сюда,

И ждал благоухающие вина,

Что пахнут розой с нотками жасмина;

Пустой очаг в стене зиял черно,

И Лар не веселился здесь давно;

И вот, в разгар зимы, внесли мне блюдо:

Холодный хрящ говяжий – врать не буду;

И пиво было словно бы мертво:

Ни крепости, ни вкуса у него.

Я стыл и думал: как же здесь уныло! –

Так эта пища кровь мне леденила.

Хозяина я клял, покуда ел;

И лихорадку подхватить успел.

Приду опять, но не приму подачку;

А чтоб не стыть – возьму с собой горячку.

Robert Herrick

783. The Invitation

To sup with thee thou did’st me home invite;

And mad’st a promise that mine appetite

Should meet and tire on such lautitious meat,

The like not Heliogabalus did eat:

And richer wine would’st give to me, thy guest,

Than Roman Sylla pour’d out at his feast.

I came, ’tis true, and looked for fowl of price,

The bastard ph;nix, bird of paradise,

And for no less than aromatic wine

Of maiden’s-blush, commix’d with jessamine.

Clean was the hearth, the mantel larded jet;

Which wanting Lar, and smoke, hung weeping wet;

At last, i’ th’ noon of winter, did appear

A ragg’d-soust-neat’s-foot with sick vinegar:

And in a burnished flagonet stood by,

Beer small as comfort, dead as charity.

At which amaz’d, and pondering on the food,

How cold it was, and how it chill’d my blood;

I curs’d the master, and I damn’d the souce,

And swore I’d got the ague of the house.

Well, when to eat thou dost me next desire,

I’ll bring a fever, since thou keep’st no fire.