*    *    *

Родина меня ловила неводом,
Удочкой на жалкого живца.
Вон стоит над низколобым Нево дом –
Тоже низколобый, в пол-лица.

В полприщура окна смотрят искоса,
Как бы проверяя на родство,
В их тяжёлом взгляде, кроме искуса,
Я не различаю ничего –

Ничего, что заскулило б памятью,
Всхлипнуло, качнуло, улеглось.
Пономарь на полусгнившей паперти,
Вы́ржавленный гвоздь, незваный гость,

Пугало, в репейнике торчащее, –
Я стою и не могу войти.
Прошлое исчезло. Настоящее
Хмурым уркой встало на пути.

Оторвутся от работы, пристально
Смерят взглядом с головы до ног –
Так у нас обычно смотрят с пристани
На маячащий вдали челнок:

Что везут? кого несет без повода? –
А потом – за прежние дела:
Корм засыплют курам, сходят по воду,
Хмыкнут, мол, соседка не дала.

Что глядите, суки, будто вы мне суд?
Узнаете? Смотрят. Узнают.
Но тельца на блюде мне не вынесут,
Не предложат ложе и уют.

Даже та, в когда-то светлом платьице,
Равнодушно поведет плечом.
И в ответ мне тоже не заплачется
И не загрустится ни о чем.

И уже потом, на долгой коде, на
Взводе, покидая гребеня,
Выдохну: ты оплошала, родина –
Не на то ловила ты меня.

Вымазавшись в падали и в патоке,
Что я унесу на край земли?
Только темно-синий ветер с Ладоги,
Острова, плывущие вдали.