* * *
Не надо через не могу,
не надо, милый,
гнуть самого себя в дугу
до самой до могилы.
Вот у тебя в глазах тоска,
как будто у коня,
как лошадиная, щека
дрожит твоя на склоне дня.
И солнце греет хорошо,
и мёдом пахнет божий свет,
у жизни на губе пушок
сто тысяч лет.
Не надо через не могу,
не надо, слышь,
беги куда-нибудь в тайгу
от этих стен и крыш.
* * *
Когда Веснянка выпустит шмеля,
он полетит над полем захудалым,
жужжа над травкою и сердце веселя,
как мог сказать словесник Бархударов...
Нам грустно, середина января,
и белый снег раскинулся широко,
последней чистотою говоря
о том, как нынешнему слову одиноко.
И правда, мгла какая-то в глазах,
в дому страниц заброшенных шуршанье,
в храмине Речи нашей искреннее ржанье,
и крыши голые стропилами в азах
безмолвно рушат на дрова былые клирошане.
* * *
В последний раз меня приструни,
слегка придуши своею струной.
Судьба, дожидаясь, крадётся в тени,
а после проходит совсем стороной.
Чтоб вовсе не ведал, не видел лица,
и думал, что знаешь, и верил всерьёз.
И шёл, веселясь, словно зверь на ловца,
в высокие руки далёких берёз.
* * *
Завянет голова, осыплются ресницы,
и уши опадут, как с тополя листва,
и будешь ты смотреть в знакомые страницы,
губами шевелить и вспоминать слова.
И очертанья слов как в чаще ночью птицы
под сводом черепным беззвучно пролетят,
и тихих этих птиц насмешливые лица
тебе уже не скажут, чего они хотят...
* * *
Не проси меня об одолжении,
всё равно тебя не разлюблю,
это в жизнь протяжностью сражение
подойдёт когда-то к февралю.
Словно две уставшие флотилии,
в плаваньях хлебнувшие сполна,
мы с тобой подпишем перемирие
и тихонько сядем у окна.
Старые, усталые, влюблённые,
станем мы в кораблики играть,
и смеяться, и глаза солёные
иногда украдкой вытирать.
* * *
От лета бабьего молчком
слова летят на паутинках,
постановил лесной домком -
меняем туфли на ботинки.
Вот-вот проклюнутся грибы
и выступят красноголово,
и облака наморщат лбы,
а воздух весь вздохнёт лилово.
И полетит с деревьев шум,
последний и необъяснимый,
куда ведёшь, осенний ум?
чей этот лес высокочтимый...
* * *
Не надо бояться, милая,
не надо бояться, хорошая,
вот соберёмся с силами
и тронемся в путь с порошею.
А, может быть, с первым пухом,
влетающим прямо в ухо,
в мохнатое ухо к Богу -
Господь, нам пора в дорогу.
Сначала за эту речку,
потом ещё за двенадцать,
уже не видать крылечка,
и некого нам бояться.
* * *
Собрали уже грустнику,
теперь собирать мороку,
когда башкою поникнем,
это будет не в строку.
МошкА у нас тут, не мошка,
морОки зато какие,
но кто мы с тобой такие,
чтоб попросить морошки...
* * *
Каждому дал по осени,
по листопаду дал,
чего же опять просим мы,
жадные навсегда.
Каждому дал по счастьицу,
и от себя клочок
чистой души головастику,
и много всего ещё.
Все зачеркнёт нам нолики,
всем нам поправит крестики,
милые жизнеголики,
как вы только не треснете.
Что же вдогон надобно,
какие с собой снадобья,
какой не хватает субстанции,
чтоб навсегда остаться бы...
* * *
Как старая грязная шуба
усталость висит на плечах.
Мы жили и нежно, и грубо,
то в тёмных, то в светлых лучах.
Мы стали как старые дети,
с глазами смиренных собак,
и кто и когда нам ответит,
чего мы связали не так.
Где руку не так протянули,
шагали, дышали не в такт,
и в омут не тот заглянули,
не дали пьянчужке пятак.
Дыханья, миндалин, медалей -
чего не хватало ещё?
Чего-то и нам недодали,
и грубо толкали в плечо.
А вьюга как будто бы терпче,
и можно ещё потерпеть,
пока она ноты начертит,
покамест научится петь.
Все, что прочитала, очень понравилось. Все дышит, согревает и врачует. И все это так близко. Автор способен точно сформулировать в стихах свои переживания - боль, тревогу и радость тихую.
Спасибо, Владимир.
Нина Гаврилина.