Я слонялся по городу Саки.
Был карман мой хронически пуст.
Я сродни был бездомной собаке.
Был я смугл и худущ, как Исус.

Мне претило чужое веселье.
Мне хотелось рыдать и любить.
Был я грустен, как будто с похмелья,
только не на что было мне пить.

В старом парке, в кафе, где прохлада,
где коньяк попивал армянин,
выпивал я стакан лимонада
и под зной удалялся один.

И слонялись со мною незримо,
не сливаясь с курортной толпой,
неприкаянность тихого Грина,
одиночество пьяного По.

Я по ним свои беды иначил.
Я глядел исподлобья на свет
и твердил про себя: "Я богаче,
я пьянее других - я поэт".


* * *


Игристо крымское вино,
но зал в кулак зевает сладко,
а над обшарпанным фоно
потеет страстно дипломантка.

Шопен. Полно свободных мест.
Качает звёзды воздух шаткий,
и слышен духовой оркестр
с соседней шумной танцплощадки.

Там пыль пропахла полынком -
хмельна и терпка, словно вермут, -
там отдых пляшет дураком.
Шопен заглушен и отвергнут.

Не огорчайся, Фредерик,
что глухотою зал недужен.
Ты слишком скорбен и велик,
и потому ты здесь не нужен.

Тебя попробуй заглуши,
когда  печаль и мир заснежен.
Ты - обострение души.
Ты, как страданье, - неизбежен.

1970г.