Что за время! Волкодав и волк!
… По углам поют сверчками свечи,
и простынки маслянистый шелк
шепчет вскользь об участи овечьей.
Словно скатерть белую факир
выдернул рывком из-под сервиза,
наступила ночь и вздрогнул мир
и вспорхнули голуби с карниза.
И туман над городом парит,
словно сон, приснившийся Исайе.
И с деревьев, как с кариатид,
прядями белесыми свисает
не туман уже, а мелкий дождь.
По углам поют сверчками свечи.
Агнец божий, неужели ждешь?
Город за окном своих увечий
не скрывает: фонари без глаз,
пустыри, овраги, развалюхи,
плети оголенных теплотрасс,
вдоль дорог обрубки, будто шлюхи,
своры маргиналов и собак,
труп одной из них, вчера убитой.
Церковь на лопате, а в кабак
с вечера набились содомиты.
Пляшут диким скопищем козлищ,
вывернувших шкуру наизнанку.
«Каждый – пуп Земли, точнее, прыщ,
А еще точнее, гнойный шанкр.
Надоело! Хватит! Не хочу
ваших отбивных с невинной кровью,
подносимых, словно палачу,
заодно с продажною любовью.
Не хочу ни сирых, ни чумных,
простирающих с мольбою длани, -
«Даждь нам днесь!» Ни ваших выходных
не хочу, ни ваших отпеваний,
ни крестин, ни прочих щедрых треб
от мздоимцев и отцов разбоя.
Самый черствый, самый черный хлеб
Преломить бы мне с самим собою,
Да не выйдет…» А вокруг толпа
бесноватых, пьяных, оголтелых
вкруг шеста, как будто вкруг столба,
на котором распинают тело.
Водопад распущенных волос,
по холмам сбегающий на лоно, -
как шатер из виноградных лоз,
как шалаш, как город осажденный.
«Ничего честнее наготы
нет, когда под платьем язвы прячут,
а глаза надменны и пусты.
С этого мгновенья - быть иначе!
Темя выбритое, оголенный срам,
вервием охваченные чресла
вместо всех нарядов аз воздам,
вместо всех вечерних и воскресных.
Серьги с мясом вырву из ушей,
отберу и звездочки, и луны,
ожерелья сдерну с длинных шей,
перстни, кольца из носу у юных
вырву, склянки, полные духов,
отберу, запястья и увясла,
епанчи отборнейших мехов,
все сосудцы с благовонным маслом.
Жалобней и тоньше драных сук
будете скулить в ногах мужчины
и ловить губами плети рук,
содрогая от ударов спины.
И когда отмоет скверну кровь,
и когда огонь пожрет Геенну…»
- К вам вернется прежняя любовь! -
дописал и поглядел на стену,
и добавил ниже: «Се Пророк»
(по углам сверчками свечи пели),
и шагнул, и вышел за порог,
и пошел, куда глаза глядели…
Сильное и загадочное стихотворение!!!
Речь от первого лица напоминает триллеры Э. По- «Черный кот», «Сердце-обличитель», «Бочонок амонтильадо», где герой рассказывает о своем преступлении, а реальность путается в его воображении.
Здесь он вроде бы священник, вроде бы покидает навсегда свой храм, а вроде в ночном клубе… а может быть он везде?
Картина города метафорически смешивается с его видением- плети оголенных теплотрасс- плети рук; труп собаки- жалобней и тоньше драных сук… пряди тумана- водопад распущенных волос… наступила ночь и вздрогнул мир- отберу и звездочки и луны…
« Самый черствый, самый черный хлеб преломить бы мне с самим собою. Да не выйлет…»- может быть в этих словах разгадка его личности?
Насколько я помню, стихотворение должно было быть длиннее, с разъяснением, кто этот человек. И вдруг повествование само собой остановилось. Стоп! Дальше ни шагу. Загадка победила.
Есть у М. Горького пьеса "Фальшивая монета". Там один из героев непонятно кто для самого автора. Горький так и пишет в примечаниях: то ли фальшивомонетчик, то ли тайный агент, который ловит фальшивомонетчиков. Как хочешь, так и понимай. И в этом особая прелесть пьесы.
Как говорит в таких случаях Песков: "А Вы радикал!"