Коллаж Александра Тугова

***

Пустяшное дело - смастачить стишок,

лишь стало б запала да был бы толчок.

Лишь выгнуться б с дрожью от холки до ног

и скуку  острожью, как пса, под замок.

Лишь цвет донести бы от корня к ветвям,

чтоб вспыхнула небыль, как лепый Сезам.

Лишь звёзды б немые, златые цветки,

в руках заструились, раскрыв лепестки.

Лишь путы сорвать бы и сбросить силки,

да лишь бы хватило любви и тоски.

 

Старая  деревня

 

Марсианский пейзаж бездорожья,

чёрно-белые лики зимы:

то ли край, то ли только подножье

приглушённой морозом страны.

 

Здесь, в деревне, безлюдной и нищей,

столько бед, что и не разгрести…

Только слышно: над малым кладбищем

шелестит вековое «прости».

 

Здесь живут, как расскажут, непыльно,

как в газете пропишут, в чести,

здесь собаки так смотрят умильно,

даже если и камень в горсти.

 

Вечерами мерцают экраны

в одурманенном вьюгой окне,

и про все их душевные раны

им Малахов расскажет вполне.

 

Здесь безлюдная улица мается,

рассечённая лазером звёзд,

и всё крепче к домам прижимается

озверевший на воле мороз.

 

Но на улицу нос не высовывай,

каждый сам при своём уголке,

только в печку поленца подсовывай

и не думай: живи налегке.

 

Так само по себе всё и сложится,

в «мыльной пене» всю правду споют.

Ну, а если случай занеможится,

то для «скорой» дорогу пробьют.

 

Снова быль заструится привычная,

только б вовремя деньги несли.

Ну а эта тусовка столичная?

Что там брешут? Господь их прости.

 

Жизнь заменит мерцанье экранами,

все чужою судьбою полны,

и окошки их кажутся ранами

на заснеженном теле зимы.

 

Ф. И. Тютчеву.

 

Бесформенные нынче времена.

И мир славянский – россыпь батареек

иль стайка потревоженных уклеек,

мятущихся в мульче пустого дна.

Что есть единство, о котором Тютчев

провозглашал, торжествен и суров?

Мы сами столько наломали дров,

благие истины повесивши на крючья -

и пыл, и жар встревоженных речей

о Родине, России, правоверье.

Что могут знать «лишённые доверья»,

где нашей жизни теплится ручей?

 

Россия - сфинкс – поди её, попробуй

и разбудить, и выровнять, спасти,

и угадать, куда идут пути?

Пока глотает сытая утроба,

мы все зажаты у неё в горсти.

Да, это так: «аршином не измерить»,

а стати прежней уж в помине нет,

и мы летим, как бабочки, на свет,

луч этих истин временем проверен.

 

В России не скудеет благодать.

Благоухать, блаженствовать, во благо-

слова какие прежде нас росли!

И зажигали прежнею отвагой,

победно реяли во всех концах Земли!

И убегали в страхе печенег, и половец,

и все другие рати,

не вынесшие этой благодати,

желавшие унизить, истребить.

Она жива, но истекает кровью…

И только мы и верой, и любовью

её, как прежде, сможем воскресить.

 

В грозу

 

Далёкие раскаты грома

уж миновали тёмный лес,

всё ближе тяжкая истома

лиловой накипи небес.

Змеистых молний разветвленья

сверкают ужасом у ног -

какое странное явленье:

и ярость страсти, и  исток

каких-то бурных ощущений -

и ликованье, и восторг…

Божественный вознёсся гений,

в котором разум изнемог.

 

Алексей Тугов.

Сюрреалистическая прогулка ночью.

 

В гармоничном пространстве так и не стал собой

вечер, напрягший воздух до пота птиц,

ещё один памятник делает шаг, другой,

отражается в зеркале съеденных суей лиц.

Скрип кроватей, скрип движенья волос,

людям не важна разница (для чего?),

за головой луны мчится маленький пёс,

ему безразличен смысл. Он вовне его.

Шелестят ухабы, трубы, карнизы, ночь.

Движение в потёмках не лучше игры в очко,

и луна, темноты закоулкина дочь,

силится выплыть из туч, как со дна Садко.

Вечером новый фильм про войну миров,

старые липы рвутся пойти в кино,

кадров рулетка несётся в зрачках стволов,

листьев валюта сыплется на окно.

Тёмная улица сжата в кусок стены,

блудный фонарь налетает с разбега в лоб,

тени в подъездах пере-удлиннены,

свет из проёмов, как в перспективе гроб.

Виден в асфальте люка глухой нарост,

дышит теплом рукодельная глубь земли,

и вылетает пар в направлении «ост»,

чтоб долететь до звёзд, но умрёт в пыли.

 

Люди, машины, солнце давно в нигде,

в саже воды мост полощет своё бельё,

и ощущает себя в неживой среде

муха в контейнере с надписью «Вторсырьё».

Мятая ветром газета лицом в асфальт,

строчки доносят вчерашних событий бред,

новости, люди похожи на задник карт.

В мире темно, это значит, что мира нет.

 

Проспект Ленина 35. А

 

Там,  где скамейки сломаны

                      в тощем парке,

так же клюют печенье

                      всё те же галки.

Эхом шагов мы остались

                       в изгибе арки,

не городам, а людям оставя счёт.

Липовый чай, обложки

                        лицо трамвая,

лампочкой-пломбой

                       пыльный подъезд зевает

и приглашает войти,

                        но не приглашает,

тысяче лиц открывая беззубый рот.

Кто нас запомнит, случайных,

                        случайно живших,

кожей согревших камень

                        и позабывших,

в общем, не очень нужных,

                       а может, лишних,

если не этот, нами забытый вход.

Нет ничего страшней

                        пустоты момента

здесь осознать итог

                        эксперимента.

Далее будут дни

                       вертикальной лентой.

Далее будут дни.

Мы шагаем вброд.