Писание стихов – дело не нарочное. Когда говорится «искра божья», можно предположить, что речь здесь не только о таланте, то есть степени, но и наваждении. Человек возжен. Об этом же материалист сказал бы, что в космосе человеческого организма и сознания так уж разместились светила . Именно такой «парад планет» обычно приходится на человеческое отрочество и юность. Там начинаются стихи. Иногда это продолжается всю жизнь.
      Был ли я таким исключением, когда в шестнадцатилетнем возрасте из случайного полудетского сочинительства вступил в пору постоянного писания стихов? Все тогда было в помощь этому: и сам нежный возраст, и юношеская влюбленность, и перенасыщенная романтикой природа Карелии, где я жил в то время. И эпоха на дворе стояла весенняя, поэтическая –«оттепель». Вся держава полнилась стихами – новые поэты, возвращенные поэты, зарождающиеся поэты… Как многое нравилось и как на многих хотелось быть похожим. Манила мировая скорбь, как это бывает в юности, и грустно становилось, что не было своей скорби. Ждать же ее оставалось недолго. Ищущий да обрящет. Судьба распорядилась так, чтобы проснувшееся во мне наваждение стиха теперь существовало не благодаря, а вопреки всему. Скорби же отмерилось вдосталь и так надолго, что в ней терялся горизонт отпущенной жизни.
     Я думаю: что движет поэтической мыслью человека на самом-самом закате его жизни – на таком закате, что до ночи всего один шаг? Что водит рукой того, кто в палате смертников записывает свои певучие столбцы? И веры-то здесь нет – той утешающей, боговой с ее загробной жизнью, адом или раем, отмщением или искуплением. Ведь именно в этих ситуациях до боли ясна вся словесная тщета. И стихи – не молитва во спасение души. Выжить бы, а потом уже говорить о высоком…
      Трудно выживалось мне в одиночной палате одной из московских травматологий. Судьбе и молодости угодно было, чтобы я выжил – такой как есть, но выжил. И когда после полугода предсмертного забытья мир проступил в очнувшемся сознании со всей своей неумолимой правдой, не слезы полились ему навстречу. Всё те же столбцы. Отказывающаяся подчиняться рука не в силах была держать карандаш, который приходилось привязывать, а строка дерзила и все пыталась воспарить над безысходностью…  

      Такой ли сейчас у меня сентиментальный возраст, но хочется вспоминать только хорошее – не людскую жестокость, а людскую доброту, не холодные редакционные отказы, а чье-то участие, понимание и реальную помощь в литературных мытарствах.
      Вспоминаю ужасно морозный декабрь 1979 года, когда в Софрине состоялось Московское совещание молодых литераторов. Вспоминаю происходившие здесь споры и обсуждение стихов в прокуренной комнате гостиницы; еще молодые лица участников нашего семинара и молодую же категоричность… Стихи мои были рекомендованы совещанием к изданию, и в 1980 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла моя первая книжечка стихов «Листобой».
      Именно с издательством «Молодая гвардия», как с первой любовью, связаны у меня самые теплые чувства. Здесь в альманахе «Поэзия» еще в 1976 году появилась первая, значительная для меня подборка стихов, а мой «Листобой» получил специальную премию издательства, и наши чувства приобрели как бы взаимность.
      Да не создадут все эти памятные и приятные для меня события впечатления гладкого литературного пути! В духе времени мучительно медленно продвигались рукописи по издательским конвейерам. Вторая моя книжка вышла в издательстве «Современник» в 1985 году, промаявшись в издательстве более десяти лет. Это почти норма… Впрочем, опасно сетовать на некоторые затяжки. А не позволяли ли они дозреть недозревшему? Наверно, в этом есть своя жестокая правда творчества: всё проверить временем, но с ним, проходящим, что-то утрачивать навсегда.  Но что делать с тем, что существует, но не радует, а разве человек должен знать о себе только хорошее и светлое?  И на подъёмах его счастья, и в безднах трагедий пусть говорит человек. И сказанное выверется жизнью, а там… «Как слово наше отзовется»…

(Предисловие к книге стихов «По времени жизни». 1991г.)

                                 СТРАНИЦЫ ИЗ ДНЕВНИКА

     Любовь, Россия, смерть – вот три кита, на которых стояла и стоит русская Муза. В них обозначены и поэтапные тематические смещения по мере собственной творческой эволюции и проживания жизни, от запевного томительного начала, побуждаемого любовью, до исповедального предсмертного шёпота.  К тому же, вечно напряжённое поле Родины к молчанию не располагает, и земля эта без поэтов немыслима. И запечатленные в стихе лепестки ли сирени, картинки ли семейной трапезы, руины ли безвременья через концы света уносятся в вечность в колыбели русской словесности.

1993г.

                                                                *  *  *

   Поэтическое слово по своей природе представляет собой единственное хранилище всего того подсознательного, что вобрал в себя наш язык. Слово это при своей сжатости настолько бездонно и многомерно, что его можно сравнить с генетическим кодом применительно к неуловимой реальности, называемой национальным духом. Пружина этого кода, утвердясь в прошлом, разжимается в будущее. Утрата этой сокровенной силы не проходит бесследно. А то, что читающих поэзию становится катастрофически мало, лишь подтверждает незатейливую мысль о духовном кризисе.

2005г.

                                              *  *  *

  Настоящего художника, в частности поэта, отличает то, что из написанного им получается целое мироздание. Пусть здесь будут свои провалы и взлёты, но мы чувствуем, что попадаем в отличный от всех прочих мир. Есть поэты, которые написали не одно блестящее стихотворение, но всё это как-то не смыкается друг с другом, и не возникает мира художника. Всё в прорехах, в дырах, и всё это похоже на искусно сплетённую паутину. Всё убивает эклектика.
   У истинного творца явно или не явно существует навязчивая идея - это солнце, вокруг которого вращаются планеты. Целостность мира скрепляется повторяемостью образов и зачастую перепевами одного и того же, что нередко относят к издержкам творения. Мне же кажется напротив - это подтверждает лишь целостность мира художника.

2006г.

                                                     *  *  *

   Если бы я начал записывать свои мысли с младых ногтей, то передо мной сейчас стояла бы чреда всё меняющихся взглядов на жизнь. Может быть, со своими открытиями, присущими для определённого возраста. Были бы здесь и свои находки, и оригинальность мышления, но всё это так или иначе напоминало бы игру ума, метание бисера. Зачем всё это? Всё равно в конце концов человек, не потерявший разум на склоне лет, придёт к одной простой и всеобъемлющей мысли, которая своей неизменностью превращается в инстинкт, то есть, в то, что не выразимо словами. И сводится к тому, что я есть жизнь, и эта отдельная жизнь всей своей сутью, всеми своими помыслами занята тем, чтобы не отделиться, не отпасть от жизни вообще.

2007г.