Блудный сын малороссов, сбега́вший то в Ниццу, то в Питер,

Пироман, накормивший огонь сочиненьем о мёртвых.

А ведь всё начиналось с глупейшей поэмки про Ганса,

И казалось, что мир посетила ещё одна бездарь,

Что пределы его – три-четыре любовных романса,

Но нежданно открылись в нём гений, ирония, бездна.

Я страны этой странной не мог и представить доселе.

Здесь так много всего: от молитвы до чёрных обрядов,

От супружеской скуки до буйных казацких веселий,

От ничтожных чинов до сановно-крутых казнокрадов.

Несвятая земля, порожденье шута-демиурга,

Я сегодня с тобой – то ль на гульбище, то ли на тризне;

Ведьма-панночка с Вием – страшнее ль они Петербурга,

Где ворует мертвец, сам ограбленный кем-то при жизни?

Слишком много смертей. Будто чаянья жизни порушив,

Автор смотрит туда, где растут лишь одни асфодели*,

Где, тряся телесами в ошмётках прабабкиных кружев,

Старосветские трупы ещё умереть не успели.

Ах ты, славненький Чичиков! – ты-то далёк мистицизма,

И совсем не идёт бесовщина тебе никакая,

И собой недурён, и в наличии ум и харизма,

А вот нате! – летишь, мертвяков по России скупая!

Занесло ж меня в край, где лишь тьма и безумие свищут,

И крыла их драконьи – как душная чёрная крышка.

И ни солнца, ни ветра. Лишь тупо бормочет Поприщин:

«У алжирскава бея под носом огромная шишка...»

А будь воля моя, я б другое воздвиг изваянье:

Будто гроб на цепях, и сидит будто Гоголь во гробе,

Бесконечно испуган, и грудь его ищет дыханья,

И подъято чело, и воздеты руки его обе...

Ну, пожалуй, пора! В этот раз свой любимый туризм

Я досрочно прерву, а потом, излечившись от стресса, –

К нашим, к бывшим, к советским! – туда, где царит оптимизм

И где даже расстрел служит целям мечты и прогресса!

_____________________________________________________

*асфодели – в греч. мифологии цветы, растущие по берегам Леты,