Был у меня знакомый молодой человек, увлекшийся написанием стихов. Начитался  школьной литературы, в голове что-то щелкнуло и давай рифмовать. Возвышенно.  Про любовь, в первую очередь. И ланиты у него в стихах горят, и губки алые пылают, и

глагольные рифмы друг за другом гоняются. Ангелочки сверху за всех радуются, на райские кущи намекают. Да и герои друг с другом исключительно на Вы.

- Ты что, взаправду и в жизни так разговариваешь? - спрашиваю.  

- Нет, конечно, — отвечает — но это же поэзия. Там должно быть все прекрасно и возвышенно.

- Кто тебе это сказал?

- Это же очевидно!

- А с девчонками на свиданиях ты тоже так общаешься?

- Нет.  Зато я вот принесу на свидание Ленке свои стихи и чувственно продекламирую.

- Пробовал?

- Нет еще!

- Рискуешь. Вдруг подумает, что лучше встречаться с соседом. Он веселый и анекдоты смешные рассказывает. Ладно. Твоя Ленка, выслушав твои стишки, может, тебе даже подыграет. Сделает реверанс и шаркнет ножкой. Но она это будет рассматривать исключительно, как маскарад. А в следующий раз  точно предложит сыграть во что-нибудь другое. В медсестру переоденется.

Идея с медсестрой Толика явно заинтересовала...

Кто-то может сказать — Ну, твой Толик просто недостаточно умело повторял давно созданное. А вот если бы умело. Чем плох стиль прошлых эпох. Что ты имеешь против  стилизации?

Много лет назад ученик 9 класса советской школы Марк Шехтман на спор с учительницей литературы дописал за Пушкина Х главу Евгения Онегина. В более поздней, мастерской,  редакции вы ее можете прочитать на его страничке на стихире. Блестящая работа, между прочим. Тут абсолютно была  понятна цель автора.

И Марк, помимо этого, написал сотни замечательных стихов, стилизованных не под Пушкина, а под Шехтмана. А если бы писал только под Пушкина, не состоялся бы,  как Шехтман...

Вообще-то, против умелой стилизации я  ничего не имею против. Если она применяется к месту.

Стилизация— это осознанное воспроизведение особенностей определённого стиля, эпохи, жанра или индивидуальной манеры автора в поэтическом тексте. Это не просто подражание, а творческий приём, позволяющий, например, воссоздать дух времени (имитация средневековых баллад или библейских псалмов, как у Пушкина в «Песни о вещем Олеге»).  

Это может быть  и экспериментирование с формой — стилизация под классические жанры (ода, элегия) или под поэтику конкретного автора (например, Бродский иногда стилизовал тексты под метафизическую поэзию Джона Донна).  

Это и игра с читателем, когда отсылки к узнаваемым образам или ритмам создают диалог с культурной традицией (как у Иосифа Бродского в «Письмах римскому другу», где обыгрывается античная лирика).  

Существует и  пародийная стилизация (как у Саши Чёрного или Даниила Хармса), высмеивающая  клише или штампы.  

При этом стилизация подразумевает осознанную цитатность и дистанцию между автором и имитируемым стилем. Это не повтор традиции, а ее переосмысление.

Но чаще под блюдом стилизации нам пытаются втюхать всякую ерунду.

Искусство, особенно поэзия, всегда стремилось возвысить обыденное, превратить повседневность в откровение. Однако там, где заканчивается искренность и начинается игра в «красивость», рождается псевдовозвышенная поэзия — явление, которое маскирует пустоту за пафосными словечками, напрочь отрываясь от живого языка улицы. Это не просто эстетическая ошибка, а главное проявление пошлости, подменяющей подлинное искусство декоративной мишурой.

Пошлость в поэзии — это не грубость или низкий стиль, а фальшь, натянутость, попытка выдать банальность за мудрость. Когда автор, избегая ясности, прячет скудные мысли за нагромождением архаизмов, избыточных метафор и псевдофилософских терминов, он создает не возвышенное, а пародию на него. Как вам такое, например: «О, перламутровые сферы экзистенции, где вибрируют эфемерные токи бытия!» Такая фраза тоже, кстати, сгодится. Но только в контексте веселого стёба.

Почему поэты выбирают пафос? Часто за этим стоит страх оказаться банальным или неспособность выразить подлинные чувства. Автор, не доверяющий себе, прячется за «красивостями», следуя ложному убеждению, что сложность формы компенсирует отсутствие содержания. Иногда игра в возвышенность становилась  данью моде или попыткой угодить узкому кругу ценителей «элитарного» искусства. Но, как писал Иосиф Бродский, «поэзия — не побег от реальности, а погружение в нее». Когда стихи теряют связь с живым языком, они превращаются в риторические упражнения.

И не будем забывать, что простота — это не примитивность, а точность. Нужно всего-навсего научиться избавляться от  словесных завитушек,  но видеть вечное в обыденном в поисках живых и точных слов.

А пошлость — это в первую очередь — банальность.

Помните, откуда это: "Сделайте нам красиво!"