Уолтер де ла Мар Sotto Voce
Посвящается Эдуарду Томасу.

Беззвучно высилось светило,
везде текли его лучи.
Тепло как будто выходило
стеклом, расплавленным в печи.
Луч за лучом бежал вдогонку,
и грелись камни, дёрн и дрок.
Как золото волос ребёнка,
цветы сияли вдоль дорог.
А в воздухе струился ладан.
Он укреплял в нас бодрый дух.
Любой вопрос, что другом задан,
был впрок, чтоб разум не потух. -
И вдруг - взамен недоуменья -
был рад внезапному прозренью.

"Вот !" - друг мог громко удивиться,
когда, сквозь джунгли или грязь,
могли, идя на голос птицы,
найти, где музыка лилась.
(Бывает, напрягаешь ухо,
и повезёт: услышишь звук
из колыбельной милой слуху,        
и сердце даже вздрогнет вдруг).
Как песню, милую дотоле,
услышали сквозь долгий срок,
сражаясь где-то на атолле,
в бою за дикий островок.
Где посреди солёной пены
кораллы, пальмы и мурены.
Вода и ветры не шумели,
но зазвучал окрестный лес.
Просперо стал творцом чудес
позвал на помощь Ариэля.
Я верил в дивную астральность.
Друг, с убеждённостью его,
отмёл весь вздор про волшебство,
легко вернул меня в реальность.
Сказал: "Восторженность твоя -
влюблённость в песни соловья !
То Sotto Voce - это песня.
Он будет петь, как менестрель,
и не уймёшь его, хоть тресни,
хоть в ночь, когда зовёт постель.

Walter de la Mar Sotto Voce
To Edward Thomas

    The haze of noon wanned silver-grey,
    The soundless mansion of the sun;
    The air made visible in his ray,
    Like molten glass from furnace run,
    Quivered o'er heat-baked turf and stone
    And the flower of the gorse burned on —
    Burned softly as gold of a child's fair hair
    Along each spiky spray, and shed
    Almond-like incense in the air
    Whereon our senses fed.

    At foot — a few sparse harebells: blue
    And still as were the friend's dark eyes
    That dwelt on mine, transfix;d through
    With sudden ecstatic surmise.

    'Hst!' he cried softly, smiling, and lo,
    Stealing amidst that maze gold-green,
    I heard a whispering music flow
    From guileful throat of bird, unseen: —
    So delicate, the straining ear
    Scarce carried its faint syllabling
    Into a heart caught-up to hear
    That inmost pondering
    Of bird-like self with self. We stood,
    In happy trance-like solitude,
    Hearkening a lullay grieved and sweet —
    As when on isle uncharted beat
    'Gainst coral at the palm-tree's root,
    With brine-clear, snow-white foam afloat,
    The wailing, not of water or wind —
    A husht, far, wild, divine lament,
    When Prospero his wizardry bent
    Winged Ariel to bind...
    Then silence, and o'er-flooding noon.
    I raised my head; smiled too. And he —
    Moved his great hand, the magic gone —
    Gently amused to see
    My ignorant wonderment. He sighed.
    'It was a nightingale,' he said,
    'That sotto voce cons the song
    He'll sing when dark is spread;
    And Night's vague hours are sweet and long,
    And we are laid abed.'

Примечания.
1.В понедельник, 9 апреля 1917 года, Эдвард Томас вызвался занять передовой наблюдательный пункт на Западном фронте. В 36 минут и 12 секунд седьмого утра рядом с ним упал снаряд. Он не оставил следов на его теле, но взрыв остановил его сердце и его карманные часы. Карманные часы могли бы стать одним из самых трогательных экспонатов в Имперском военном музее. Они хранятся в коллекции Эдварда Томаса в библиотеке Кардиффского университета.

2.Sotto Voce - Softly, so as not to be overheard, in an undertone.
Very softly. С итальянского: Used as a direction. Under the voice.
Sotto Voce — Тихо, чтобы не быть услышанным, вполголоса.
Очень мягко. С итальянского: "Используется как направление. Под голос".

3.Английский анализ переведённого стихотворения.
Это стихотворение передает суть безмятежного летнего дня, описанного с точностью и яркими образами. Природные элементы олицетворены, создавая ощущение гармонии и спокойствия. Встреча говорящего с песней соловья добавляет сцене неземной и волшебный штрих.
По сравнению с другими работами де ла Мара, это стихотворение демонстрирует его характерное использование богатого языка и символики, вызывая чувство чуда и тайны. Оно отражает принятие георгианской эпохи пасторали и лирики, прославляя красоту природы и человеческий опыт в ней.
Структура стихотворения тщательно продумана, первая строфа задает тон с подробным описанием природного окружения. Вторая строфа представляет друга говорящего и загадочную музыку, которая описывается как «коварная» и «невидимая», что указывает на неуловимую природу вдохновения. Последняя строфа дает разрешение, раскрывая источник музыки и заканчивая на ноте удовлетворения и размышления.

4.Нужно обратить внимание н упомянутые автором имена: Просперо и Ариэль. Это персонажи из последней трагедии Шекспира "Буря". Возможно это не случайно, и за
этим кроется желание придать стихотворению более глубокий смысл.