У двери моей из трёх осин
приблудилось одиночество.
Неприкаянное топчется.
Заходи — поголосим.
Обними меня несчастную,
Напои бедой отшельницы,
Пересмешницы-бездельницы
раскурочивают часики.
Моё первое свидание —
зазеркалья отторжение —
прилепилась при рождении
дрянь моя сентиментальная.
Маета внимает вольную.
Ночь шатается бодяжная.
Одиночество бродяжное
делит долями бездольную.
***
Никуда мне от себя не деться.
Хоть в луну беги, хоть за луну.
Лбом нельзя пробить калитку в сердце.
Вот, пришла. Стою. А что могу?
Выплеснуть за край свои закаты?
Вычеркнуть до минуса за ноль?
Врут! Не едут сами самокаты.
Их пинают во время ногой.
Яблочко по блюдечку с каёмкой
неприлично ярко-голубой.
На плечо с плеча сниму котомку —
я из дома, как к себе домой.
Отревело и отголосило.
Помню, помню, как же, и храню.
Выпила. Да, чёрт с ним — будь что было,
Не чуть-чуть, а нагло долюблю.
***
Дай мне руку да держи покрепче.
Я могу споткнуться и взлететь.
Я одна из стаи бывших женщин,
выучившая по нотам смерть.
Дай мне руку, жалко тебе что ли.
Я совсем легонько прикоснусь.
Даже взглядом не побеспокою.
Я ходить по лезвию учусь.
А когда настанет равновесие,
отпущу себя сама в себе.
Даже там, где бог рождает песни,
буду жить и думать о тебе.
***
Говорила мне бабушка —
Затыкала я уши.
Говорила мне бабушка —
помолчала бы лучше.
По оврагам туманами,
По над речкой прохлада.
Утро ранит оскалами
Нелюдимого взгляда.
Платье порвано смолоду
Да клочками по веткам.
- По холодному полу-то
Босиком можно ль, детка.....
Да по скользкому, талому
не в домашних же тапках.
Обуваться устала я.
Где ж ты, милая бабка
***
Мой город из песка, мой дом на берегу,
И каждая волна уносит по песчинке.
У лодки два весла, но на мою беду
и скалы пополам, и ветра половинка.
Спят на вершинах гор большие корабли,
цепляя облака на призрачные мачты.
Раскроен на пробор от неба до земли
мир моего вчера и мир его вчерашний.
Там, у обрыва, лес. Там, за обрывом, дом,
где окна на восход, а двери нараспашку...
и стены до небес под звёздным потолком,
разнузданный восторг в кристально целых чашках.
Там горные ручьи. Хрусталики дождей,
Там солнце и луна сливаются в рассветах...
Свои мы и ничьи в обличие людей,
И камушки со дна...
И зимы — тоже лето.
мой город из песка...
мой дом на берегу
***
перестала пользоваться косметикой,
седину не закрашиваю.
ночью обнимаюсь со смертью —
оказалась не страшной.
перестала смотреться в зеркало,
разлюбила себя настоящую,
гляжу в глаза смертные,
расспрашиваю о предстоящем.
Нам хорошо вместе,
понимаем всё с полувзгляда.
Она всех собак человечней,
не говоря о тех, кто рядом.
По голове когда гладит,
вытряхивая попутно душу,
расстилаю парадную скатерть,
готовлю ужин.
Эта любовь — единственное спасение,
Верность моя безгранична.
Смерть врёт, что она — воскрешение,
прощаю по привычке.
Так и уснём в вечность, которая есть забвение.
знаю, моя беспечность — не-до-разумение.
***
подпрыгиваю на месте.
размахиваю руками.
иногда, чтобы увесистее,
сигнализирую флажками.
Перепачканную бумагу
рву и жгу на холодной печке.
выказываю отвагу —
солдат на кровавой сече.
Это так —только слабость.
Ещё бываю собою.
Глупой? — да.
Ненавижу наглость.
Дурой? — да.
И ещё какою..
А ещё? —
умею быть нежной.
А ещё? —
любить умею.
А ещё?
— надежды.
А ещё?
— не смею…
***
Васильки таращились на небо.
В серых пятнах пыли плыли рожи.
Вырывал с корнями и в букеты
всё подряд запихивал прохожий.
Отдыхали лавки от старушек
Облегчались мусорки бомжами.
Был бульвар трамваями контужен.
И метро щемилось блиндажами.
Желтизна ворочалась на речке.
Пломбы выбивались каблуками
из мостов пошарпанных, и свечки
зажигались новыми домами.
Выгорал обычный серый вечер.
Суетились маленькие люди.
Хлопали привычно и беспечно
двери проходных квартирных студий.
На подслеповатых переулках
и на освещённых магистралях,
в небоскрёбах и в домах-окурках
люди ели, пили, спали, с.али.
И смотрели для чего-то в небо,
Кто — на звёзды, кто — на дым табачный,
кто — мечтал, а кто-то просто нервно
лузгал нерешённые задачи.
На недавно крашенной скамейке,
под столбом фонарным отрешённым,
дядька, тётька и стакан с портвейном,
И "букет" в кульке из газетёнок.
***
Буду я себя недолго помнить,
Вытру на стекле от капель пятна,
До невыносимости понятно
мне происхождение оскомин.
Звёзд я насчитала миллиарды
в космосе галактик тьма? Всё к чёрту!
В колпаке паяца звездочёту
не схватить удары миокарда.
Выдумать тебя в блошином стиле:
денег чтобы куры не клевали,
что ни день — сплошные трали-вали,
что ни ночь — сплошные тили-тили.
Вылущит луна подсолнух ночи,
сплюнет кожуру в разрез карманов,
Жаль, что в самолётах нет стоп-кранов,
И не голосуют вдоль обочин.
***
Нарисовали мелом на доске,
А может на затоптанном асфальте,
Жар птицы, запечённые в фольге,
На манекенах выцветшие платья.
Лупасит дождик серенький. Взаймы
обещано убогое прощенье,
Оскомины от вязкости хурмы,
Оскалы и повиливанья щеньи.
Под барабанов пулевую дробь,
плечом к плечу, но в разных направленьях,
чтоб выдать х@ету не в глаз, а в бровь,
растёт за поколеньем поколенье.
Чирикает на ветке воробей,
стучит синица клювом в мутность стёкол,
Говно с собой таскает скарабей,
поэтому ему не одиноко.
Открой журнал, учитель дорогой,
потыкай взглядом в список алфавитный,
нас вызови к доске одной толпой,
От А до Я - сплошные фавориты
да баловни причудливой судьбы:
клошары, шансонетки, пилигримы.
Всё ищут смысл : ах, если б да кабы.
Смешные куклы в детских магазинах.
***
Сумерки густые — неумехи,
Тусклый глаз светильника подсобок
серым маятником мается в прорехе
наспех сделанных тобою зарисовок.
Май осенний — лепестки опали,
Снег в июне притворился пухом,
Минус тридцать, перемёт прогалин,
Лето зимнее. Такая вот поруха.
Облетит последний одуванчик,
Запорошит снегом тополиным,
Краской перепачканные пальцы
босыми гуляют по картинам.
Старые потрескались раскраски,
Силуэт разводами на стопках.
Только знаешь что — я не напрасно
Распихала дни свои за стёкла.
Достаю, когда совсем дурею
и себя не помню настоящей,
Знаешь, до сих пор открыты двери
по привычке днём и ночью настежь.
2019 - 2020
