К дню рождения Достоевского

Дата: 11-11-2024 | 19:05:35

Инженер Достоевский или Авраам и пространство

(герменевтика пространства как взламывание текста)

Памяти К. А. Степаняна

Истолковывать (eroertern) подразумевает здесь прежде всего: указать на место, на местность (in den Ort weisen), подтолкнуть к месту <…>
Нетрудно увидеть, что подлинный комментарий предполагает истолкование местности.
М. Хайдеггер (Тракль. Хайдеггер 2014: 260, 264)

К 150-летию публикации в стенах музея-квартиры Ф, М. Достоевского состоялся круглый стол «Что доносит эпилог романа Преступление и наказание?» Ряд исследователей спорили о естественности эпилога в логике целого романа. К общему мнению так и не пришли. Часто диспутантов видели в эпилоге идеологическое насилие Достоевского-мыслителя над Достоевским-художником, приведшего своего персонажа к раскаянию не через внутреннюю логику развития образа, а через внешнее по отношению к Раскольникову авторское желание «спасти» своего героя. Чтобы понять логику автора, необходимо ответить на вопросы: «Что происходит с пространством, когда человек освобождается ото всех табу? Остаётся ли оно таким же 3-ёх мерно объективным ньютоновским или деформируется? Может ли пространство быть местом присутствия Бога в ситуации, когда человек Бога не видит? Что происходит с пространством, которое посещает Бог, как изменяется его мерность?» Поиску ответа на эти вопросы и посвящена данная работа.

О генеральной идее.
Художественный мир писателя, выраженный в совокупной работе приемов, необходимых структур речи, как авторской, так и языка героев (сразу же оговорюсь, что деление на речь и язык для вычленения центральных смыслов автора не носит принципиальный характер), повторяемых или обновляемых мотивов – в общем то, что привычно называют поэтикой, базируется на некоторых дорефлекторных, экзистенциальных по сути темах и проблемах, которые, собственно, и решает в своем творчестве писатель.
Скажем, для Данте сверхидея – структурирование мира Богом на всех уровнях бытия и возможность диалога с Божественным на языке любви/наказания.
Для Рабле – свобода личности, присутствующая в языке диалога (предполагающего все регистры от сакрального до профанного, от поклонения до отрицания) человеческого и Божественного.
Для Гоголя – вопрос о глубине зла в мире и в человеке, и шире, о возможности в мире, где господствует зло, проблема возможного/невозможного проявления Божественного начала в падшем человеке.
Для Лермонтова – поиск и описание сложных нетривиальных связей между наличествующими в мире злом и добром, демоническим и Божественным, свободой и предопределенностью.
Как мне кажется, для Достоевского главным таким вопросом становится вопрос о возможности рая. Опять же во всех регистрах – от имманентных качеств личности до онтологического наличия в Божественной структуре мира.
Рай – для Достоевского, а внутри его поэтики и для его героев – центральная проблема, генеральная интенция. Все атрибуты рая: справедливость, вечная жизнь, избывание зла, Богоявление человеку во плоти как реальное пребывание Бога на Земле и в земном (отсюда и христоцентричность творчества писателя), невозможность сказать последнее слово о человеке (в перспективе всеобщего спасения или надежды на Божье милосердие даже самый последний злодей обретает шанс и право сказать свое слово в оправдание перед Божественным Страшным Судом) – порождены именно этим чаянием рая.
Полифония, анализ бездн человеческого сознательного и бессознательного, социальная провокация героев Достоевского, поиск ими пути к райскому как антитезе земных мук и страданий – суть следствие этой интуиции и рая, и жажды его обретения.
Там, где учитель Достоевского – Гоголь, описывает ад, Достоевский упорно ищет рай.