Так что же ты выдул, мой милый художник по части иллюзий:
Звезду ли в бутылке из венецианской пастели,
Витраж ли в готическом храме, а может – ветра и метели?
Но прежде – ты выдумал музу…
И вот я спускаюсь по лестнице хрупкой с хрустальным бокалом,
Плеща вдохновение - каждой ступени по капле,
Ты думал, что осень, дожди, и надежда иссякла,
Что я по дороге устала,
Сижу в придорожном трактире и пью за продление рода
Бродяг и безумцев, мешая вино и сонливость,
Ты думал – была мне однажды ниспослана милость,
И канула в лету... Не в воду,
А в прошлое, в узкий бокал, в фиолетово-синий горошек,
Душистый нектар в забегаловке серой мышиной,
На то я и муза – я часто спускаюсь с вершины,
Под хохот, стук ложек,
И пьяный угар, я пью с каждым, кто подал мне руку,
И в узком окне, преломившем скольжение света,
Тобою придуманный мир оживает к рассвету,
Наполненный звуком,
Мерцанием цвета, возней перламутровых рыбок под самою крышей,
Рубином в оправе кольца на руке онемевшей;
Зачем ты придумал меня – многоликой, нездешней?
Тебя я увижу
В провале окна, занавешенном тусклой картиной:
Художник – мой выдумщик милый, спиной к постояльцам
Убогих подвалов; с тоской потаенной твоей беспричинной,
Позволь мне остаться
С тобой в твоих мыслях, в витрине иллюзий, на троне хрустальном,
В расщелине башни, на тонкой подошве, скользящей по краю,
И жить в этом миге, и быть твоей музою – павшей, опальной,
Шепча – «умираю…
Смеясь твоей прихоти новой – вели мне спуститься,
И пить из рожка, наслаждаясь отравленном соком
Искусственных ягод пунцовых, смотреть в эти лица…
О, мне одиноко….