Когда супруги, набранившись

под звон летающих тарелок,

уснули детворе на радость

и всем соседям за стеной,

от тел их спящих оторвались

две деликатнейшие тени

и, взявшись за руки, сквозь стену

прошли и встали под луной.

  — Прости, что грубым был, — сказала

мужская тень, — и даже волю

давал рукам. Таков хозяин —

ему я должен подрожать.

Когда умрет он, и смогу я

от плоти больше не зависеть,

клянусь луной, что от меня ты

одну лишь ласку будешь знать.

  — И ты прости меня за низость

моей хозяйки, — тень другая

произнесла, смахнув слезинку,

что проблеснула, как слюда. —

Когда отпустят нас на волю,

и мы взлетим с тобою к небу,

давай не будем опускаться

до этих чудищ никогда.

  — Да-да, конечно, безусловно, —

мужчина выдохнул и плечи

своей супруги утонченной

осыпал лаской без числа.

Так ночь прошла. А утром тени

с лучами утреннего солнца

с уныньем каждая покорно

к своей утробе поползла.