I. Читая Ярослава Ивашкевича

 

Дождь

 

Едва закрыть успели ставни

дождь постучал приятель давний

а помнишь

год тому назад

какую

 

он устроил бучу

когда привел с собою

тучу

и пировал два дня подряд

 

Куражась

доходил до точки

по крыше лез на сеновал

а по ночам в садовой бочке

как пьяный мельник распевал

 

И все-таки на землю

 

Едва коснется ураган

вершин высоких сосен,

гудит невидимый орган

и наступает осень.

 

Листвы осенней витражи

гроза дрожать заставит,

листок осиновый дрожит,

срываясь в долгом Ave

 

Maria. Ввысь летят слова.

Словам высоким внемлю.

На землю падает листва.

И все-таки на землю.

 

Врасплох

 

Телегу снег застал врасплох,

и разъезжаются колеса.

Снежинки ловим, точно блох,

над домом дым приклеен косо.

 

Река подернулась ледком,

не за горами день, когда мы

по ней пойдем гулять пешком,

как будто господа и дамы.

 

Печален колокола звон,

костела будничная праздность

и католических ворон

картинная благообразность.

 

Волк

 

Я старый волк. На склоне дня

бреду околицей деревни,

не замечающей меня

слепыми окнами харчевни.

 

Там дверь откроется, как пасть,

чтобы ошпарить перегаром,

чтоб мог с крыльца в сугроб упасть

какой-нибудь крестьянин старый,

 

чтоб с песней вышел молодой

в распахнутой овечьей шкуре,

когда хозяйка за водой

пройдет к колодцу, брови хмуря.

 

И сквозь густой табачный дым

в утробе логова людского

я различу, какой еды

куски берутся бестолково.

 

Захлопнется с размаху дверь,

подхватит ветер пара клочья.

Я буду выть всю ночь теперь.

Проклятая порода волчья!

 

Глаза у страха велики…

У них – дубины и двустволки,

а у меня мои клыки,

и все вокруг друг другу – волки.    

 

II. Читая Тадеуша Ружевича

 

Умершему

 

Я жив.

Пока тревога боль и страх

вопросами безжизненно повисли

имею вес

на уличных весах

а в остальном

немного легкомыслен.

Трамваю на бегу

могу подрезать нос

весь день смотреть

у букинистов книжки

купить с лотка пушистый абрикос

горячий

словно женские подмышки

читаю Маркеса

(чтоб в грязь лицом)

а как

хотите хоть сейчас проверьте

и по совету римских мудрецов

пишу стихи

не думая о смерти.

Рыжеволосую обняв веду за стол

пить газированную воду

без заглавья

нет ничего еще не приобрел

на ежедневной

ярмарке тщеславья

хотя бы мог

издать и фолиант

о том как

расправляя фрака перья

умеет облетать официант

все столики

как ласточка деревья

о том как

пиво пенится

о том

как фонари в ресницах ночи ярки

как пахнет кипарисовым листом

в июле

в полночь

в опустевшем парке.

Такие-то дела.

 

Живу живой.

Мой Друг

давно оплаканный на тризне

прости за то что стал тебе чужой

как те

кто был чужим тебе при жизни.

 

Страх

 

Ваш страх чиновник

спрячьте в портфель

будьте рыцарь

в конце концов

 

из ящиков картотеки

достаньте латы

с анкетой наперевес

наступайте

берите у меня интервью

как у знаменитости

 

допрашивайте

словно гестаповец

сделайте даже

попытку пытки

 

все равно

не скажу

куда уеду

после смерти

 

что смерть

ненавижу

сильнее

чем Вас

 

III. Читая Юзефа Озга-Михальского

 

В снегу

 

Снега весной распахнуты

как шубы,

постреливает иногда мороз.

Но холостые выстрелы

беззубы

и не пугают никого всерьез.

 

Вороне Бог послал кусочек сыра –

в лощине,

глупая,

клюет просевший наст.

Как в прачечной,

кругом тепло и сыро,

и солнце пахнет, словно ананас.

 

Три НЕ

 

НЕ говори, что жизнь уже прошла.

НЕ плачь о жизни, канувшей до срока.

НЕ поминай ни горести, ни зла.

Живи легко, свободно, одиноко, –

как будто на Земле еще дела

остались, но душа уже далеко.

 

Забота о месяце

 

Месяц стеклянный

на яблоне снежной

льет на поляны

левобережья

свет,

        отдающий

анисом на вкус.

Месяц на ветке

оставить боюсь. 

 

Свобода

 

Ночь отступила.

День не наступил.

И сон похож

на теплую погоду.

Когда подняться

не хватает сил,

мне кажется,

что я

проспал

свободу.

 

Над временем

 

На дождь глядим из-под навеса,

свернув, конечно же, с пути.

Но чтобы выбраться из леса

идти нам нужно и идти.

 

А там глядишь: над головою

уж новый день шумит листвою.

 

Вспорхнуть бы птицей навсегда

над чащей времени, над лесом,

над теми, кто бежит к навесу,

когда с небес бежит вода.

 

Ода листу

 

Лист,

        упади, говорю.

Дай наступить

        ноябрю.

В ветку вцепился,

        хоть не дыши.

Надо бы верить

          в бессмертье души!

 

Больше, чем имею

 

Даю тебе все,

                    что имею:

 

даю тебе все, что умею,

даю тебе сердце свое –

послушай,

оно еще бьется,

оно, как ребенок, смеется,

и плачет, и песни поет.

 

                    Оно собирается с силой –

                    оно еще может успеть

                    присутствие женщины милой

                    на этой Земле обогреть.