О. Уайльд. Баллада Редингской тюрьмы. Ч.3

      Тяжелый плен тюремных стен:
      Прогулка по часам,
      Затылки в ряд, тоскливый взгляд
      К свинцовым небесам
      И стража. Даже умереть
      Он здесь не может сам.  

     Следит охрана день и ночь,
     Считая пульс тоски.
     Стыдится плакать арестант,
     Молиться не с руки.
     Тюрьма добычу не отдаст,
     Схватив ее в тиски.
     
     Все по уставу: комендант
     Поддерживал контакт;
     Врач объяснял, что смерть – лишь факт,
     Лишь медицинский факт,
     Беседой мучил капеллан,
     Сдвигая четки в такт.

     Курил он трубку дважды в день
     И кварту пива пил.
     Бесстрашный, даже тайный страх
     Себе он запретил;
     Ждал палача, и сгоряча
     Сказал, что рад бы был.
 
     Никто не понял и не смел
     Спросить – ведь те, кого,
     Им не в упрек, назначил Рок
     В тюрьме стеречь его
     С бесстрастной маской на лице,
     Не спросят ничего.
 
     А если бы они его
     Решились утешать, -
     Он смертник! Чем ему помочь
     И что ему сказать?
     Нет слов таких, чтоб в страшный миг
     Тоску его унять.

      Унылый звук: плетется круг.
      Уродливый парад!
      Обриты лбы – клеймо Судьбы:
      Таков наш маскарад.
      Нам все равно: ведь нас давно
      Построил Дьявол в ряд.
     
      Кто целый день трепал пеньку,
      Стирая ногти в кровь,
      Кто с тачкой шел, кто драил пол,
      Кто тряпкой вновь и вновь
      Лоск наводил на сгиб перил, -
      Трудись! Не прекословь!
      .
     Кто шил мешки, кто бил киркой,
     Кто камень добывал;
     Грудь рвали мы, крича псалмы,
     И пот в глаза стекал.
     Но в сердце каждого из нас
     Смертельный ужас ждал.

     Так тихо ждал, что день сползал
     Медлительной волной,
     И, дети тьмы, забыли мы,
     Как горек путь земной,
     Пока не увидали вдруг
     Могилу под стеной.

     Зияла грязной желтизной,
     Как лопнувший нарыв,
     Асфальта пасть: ведь - кровью всласть
     Округу напоив -
     Лишь ночь пройдет, в петле умрет
     Тот, кто сегодня жив.

     Мы шли назад, и с нами в ряд
     Шли Ужас, Смерть и Рок:
     Палач, неся свой саквояж,
     Скользнул во мгле, как вздох.
     Нас била дрожь, - ведь каждый лег,
     В могилу эту лег.

          * * *
     
     В ту ночь витал, как призрак, Страх
     По этажам тюрьмы.
     То вверх, то вниз шаги крались,
     Но слышали их мы,
     И лунный блик - иль бледный лик -
     Заглядывал из тьмы.

     А Он заснул и видел луг,
     Цветенья благодать…
     Мелькала стража у дверей:
     Ей было не понять,
     Как может тот, кто казни ждет,
     Так безмятежно спать?

     Но нам, чей путь - в грехе, уснуть  
     Той ночью не пришлось:
     И каждый, заступив на пост
     Бессонной вахты слез,
     Сквозь зла юдоль, сквозь тьму и боль
     Другого ужас нес.


          * * *
     

     О, как же страшен этот путь -
     Чужой виной страдать!
     И в потроха клинок Греха
     Впустить по рукоять
     И повернуть, терзая грудь,
     И жертвы кровь принять.

      Бесшумно подходя к дверям,
      Охрана шла сквозь мглу,
      И рос в глазах угрюмый страх:
      Впервые на полу
      Простерлись мы, сыны тюрьмы,
      В молитвенном пылу.

    Нас вел порыв: слова молитв
    Текли с безумных уст,
    И ночи траурный плюмаж
    Над нами реял, густ,
    И горьким уксусом Креста
    Был Покаянья вкус.

    Петух пропел! Петух пропел,
    Но день не наступал
    И, корчась, Ужас по углам,
    Оставшись, оседал.
    Клубилась мгла - все духи зла
    Слетались к нам на бал.

    Они, скользя, они, сквозя,
    Сплетались в хоровод,
    Ползли к окну, дразня луну,
    И, сделав поворот,
    Крутясь, вертясь, двоясь, смеясь,
    Опять неслись вперед.

     Вон, вон они плывут, взгляни,
     Кружась рука в руке
     С протяжным звуком сарабанд
     И тают вдалеке,
     Их шаг тягуч, их знак летуч -
     Как ветер на песке!

     Во мгле ведет их кукловод
     И дергает за нить:
     Гротескный звук заполнил слух,
     И все страшней их прыть
     И громче вопль, и громче вопль -
     Чтоб мертвых разбудить.

     Их пенье – крик: «О, мир велик,
     Но цепью скован шаг!
     Ты пару раз рискни сейчас,
     Сыграй, оставив страх!
     Но кто тайком играл с грехом –
     Не победит никак».

     Так ночь текла, и духи зла
     Слетались из темниц,
     И мучил нас их дикий пляс,
     Их вой с паденьем ниц, -
     О Кровь Христова! – этих лиц,
     Живых ужасных лиц!

     Вон, вон, взгляни: кружат они -
     Глумливых рой гримас,
     Сцепленье рук, кривлянье шлюх,
     Издевка хитрых глаз,
     Смиренных поз, - почти всерьез
     Склоняясь и молясь.
 
     Проснулся ветер, застонав,
     Но все тянулась ночь:
     Ее сквозь плач незримый ткач
     Тянул от солнца прочь,
     И рос в сердцах к восходу страх,
     Что падшим не помочь.

      А ветер горько завывал
     За стенами тюрьмы,
     И, как недуг, терпели круг
     Минут ползущих мы:
     О этот стон! За что закон
     Теснит нас властью тьмы?

     И, наконец, косая тень
     Решетки – тень тоски -
     Легла напротив на стене
     Над койкой в три доски;
     А значит, страшный цвет зари
     Окрасил гладь реки.
       
            * * *
     

     Побудка и уборка – в шесть,
     А в семь тюрьму сдавил
     Недвижный страх, накрыл размах
     Тяжелых черных крыл:
     То Смерть вошла - дыханьем зла
     Убить того, кто жил.

     Дохнуло льдом, но не стекал
     На бледного коня
     Пурпурный плащ: пришел палач,
     От лишних глаз храня
     Три ярда пут, свершить свой труд
     До наступленья дня.

           * * *

    Мы, кто бредет в грязи болот,
    Кому неведом свет,
    Слова молитв давно забыв,
    Глотаем слезы бед.
    В нас что-то умерло внутри:
    Для нас надежды нет.

    Ведь правосудие людей
    Не отклонит свой ход:
    Оно и слабого убьет,
    И сильного убьет.
    По сильному пройдет сильней,
    Растопчет и сметет!

     Мы ждали с пересохшим ртом,
     Когда часы пробьют,
     Наступит срок - ударит Рок,
     И так свершится Суд.
     Будь добрый, злой – тебя петлей
     Пеньковой захлестнут.
 
      Что мы могли? Расслышать знак.
      Ждать, напрягая слух.
      Как статуи в глуши аллей,
      Длить тишину вокруг
      И слушать, словно барабан,
      Сердец безумный стук.

            * * *

     Удар восьмой! Над всей тюрьмой
     Тоскливый звук плывет.
     Взметнулся крик – и сразу стих,
     И замер гулкий свод:
     Как прокаженный простонал
     Над тишиной болот.

     Пронесся гул – в глазах мелькнул
     Привычный страшный сон:
     В силках засаленной пеньки
     Повис и бьется Он,
     Хрипя, моля, - и вот петля
     Последний душит стон.

     Но я постиг тот горький вскрик,
     О, как никто из нас!
     Я знал, как жжет кровавый пот,    
     В агонии струясь:
     Кто много жизней пережил,
     Тот умер много раз.

In Debtors' Yard the stones are hard,

And the dripping wall is high,

So it was there he took the air

Beneath the leaden sky,

And by each side a Warder walked,

For fear the man might die.

 

Or else he sat with those who watched

His anguish night and day;

Who watched him when he rose to weep,

And when he crouched to pray;

Who watched him lest himself should rob

Their scaffold of its prey.

 

The Governor was strong upon

The Regulations Act:

The Doctor said that Death was but

A scientific fact:

And twice a day the Chaplain called,

And left a little tract.

 

And twice a day he smoked his pipe,

And drank his quart of beer:

His soul was resolute, and held

No hiding-place for fear;

He often said that he was glad

The hangman's hands were near.

 

But why he said so strange a thing

No Warder dared to ask:

For he to whom a watcher's doom

Is given as his task,

Must set a lock upon his lips,

And make his face a mask.

 

Or else he might be moved, and try

To comfort or console:

And what should Human Pity do

Pent up in Murderer's Hole?

What word of grace in such a place

Could help a brother's soul?

 

With slouch and swing around the ring

We trod the Fools' Parade!

We did not care: we knew we were

The Devil's Own Brigade:

And shaven head and feet of lead

Make a merry masquerade.

 

We tore the tarry rope to shreds

With blunt and bleeding nails;

We rubbed the doors, and scrubbed the floors,

And cleaned the shining rails:

And, rank by rank, we soaped the plank,

And clattered with the pails.

 

We sewed the sacks, we broke the stones,

We turned the dusty drill:

We banged the tins, and bawled the hymns,

And sweated on the mill:

But in the heart of every man

Terror was lying still.

 

So still it lay that every day

Crawled like a weed-clogged wave:

And we forgot the bitter lot

That waits for fool and knave,

Till once, as we tramped in from work,

We passed an open grave.

 

With yawning mouth the yellow hole

Gaped for a living thing;

The very mud cried out for blood

To the thirsty asphalte ring:

And we knew that ere one dawn grew fair

Some prisoner had to swing.

 

Right in we went, with soul intent

On Death and Dread and Doom:

The hangman, with his little bag,

Went shuffling through the gloom:

And each man trembled as he crept

Into his numbered tomb.

 

That night the empty corridors

Were full of forms of Fear,

And up and down the iron town

Stole feet we could not hear,

And through the bars that hide the stars

White faces seemed to peer.

 

He lay as one who lies and dreams

In a pleasant meadow-land,

The watchers watched him as he slept,

And could not understand

How one could sleep so sweet a sleep

With a hangman close at hand.

 

But there is no sleep when men must weep

Who never yet have wept:

So we—the fool, the fraud, the knave—

That endless vigil kept,

And through each brain on hands of pain

Another's terror crept.

 

Alas! it is a fearful thing

To feel another's guilt!

For, right within, the sword of Sin

Pierced to its poisoned hilt,

And as molten lead were the tears we shed

For the blood we had not spilt.

 

The Warders with their shoes of felt

Crept by each padlocked door,

And peeped and saw, with eyes of awe,

Gray figures on the floor,

And wondered why men knelt to pray

Who never prayed before.

 

All through the night we knelt and prayed,

Mad mourners of a corse!

The troubled plumes of midnight were

The plumes upon a hearse:

And bitter wine upon a sponge

Was the savour of Remorse.

 

The gray cock crew, the red cock crew,

But never came the day:

And crooked shapes of Terror crouched,

In the corners where we lay:

And each evil sprite that walks by night

Before us seemed to play.

 

They glided past, they glided fast,

Like travellers through a mist:

They mocked the moon in a rigadoon

Of delicate turn and twist,

And with formal pace and loathsome grace

The phantoms kept their tryst.

 

With mop and mow, we saw them go,

Slim shadows hand in hand:

About, about, in ghostly rout

They trod a saraband:

And damned grotesques made arabesques,

Like the wind upon the sand!

 

With the pirouettes of marionettes,

They tripped on pointed tread:

But with flutes of Fear they filled the ear,

As their grisly masque they led,

And loud they sang, and long they sang,

For they sang to wake the dead.

 

"Oho!" they cried, "the world is wide,

But fettered limbs go lame!

And once, or twice, to throw the dice

Is a gentlemanly game,

But he does not win who plays with Sin

In the Secret House of Shame."

 

No things of air these antics were,

That frolicked with such glee:

To men whose lives were held in gyves,

And whose feet might not go free,

Ah! wounds of Christ! they were living things,

Most terrible to see.

 

Around, around, they waltzed and wound;

Some wheeled in smirking pairs;

With the mincing step of a demirep

Some sidled up the stairs:

And with subtle sneer, and fawning leer,

Each helped us at our prayers.

 

The morning wind began to moan,

But still the night went on:

Through its giant loom the web of gloom

Crept till each thread was spun:

And, as we prayed, we grew afraid

Of the Justice of the Sun.

 

The moaning wind went wandering round

The weeping prison-wall:

Till like a wheel of turning steel

We felt the minutes crawl:

O moaning wind! what had we done

To have such a seneschal?

 

At last I saw the shadowed bars,

Like a lattice wrought in lead,

Move right across the whitewashed wall

That faced my three-plank bed,

And I knew that somewhere in the world

God's dreadful dawn was red.

 

At six o'clock we cleaned our cells,

At seven all was still,

But the sough and swing of a mighty wing

The prison seemed to fill,

For the Lord of Death with icy breath

Had entered in to kill.

 

He did not pass in purple pomp,

Nor ride a moon-white steed.

Three yards of cord and a sliding board

Are all the gallows' need:

So with rope of shame the Herald came

To do the secret deed.

 

We were as men who through a fen

Of filthy darkness grope:

We did not dare to breathe a prayer,

Or to give our anguish scope:

Something was dead in each of us,

And what was dead was Hope.

 

For Man's grim Justice goes its way

And will not swerve aside:

It slays the weak, it slays the strong,

It has a deadly stride:

With iron heel it slays the strong,

The monstrous parricide!

 

We waited for the stroke of eight:

Each tongue was thick with thirst:

For the stroke of eight is the stroke of Fate

That makes a man accursed,

And Fate will use a running noose

For the best man and the worst.

 

We had no other thing to do,

Save to wait for the sign to come:

So, like things of stone in a valley lone,

Quiet we sat and dumb:

But each man's heart beat thick and quick,

Like a madman on a drum!

 

With sudden shock the prison-clock

Smote on the shivering air,

And from all the gaol rose up a wail

Of impotent despair,

Like the sound the frightened marshes hear

From some leper in his lair.

 

And as one sees most fearful things

In the crystal of a dream,

We saw the greasy hempen rope

Hooked to the blackened beam,

And heard the prayer the hangman's snare

Strangled into a scream.

 

And all the woe that moved him so

That he gave that bitter cry,

And the wild regrets, and the bloody sweats,

None knew so well as I:

For he who lives more lives than one

More deaths than one must die.

 

Ида Лабен, поэтический перевод, 2024

Сертификат Поэзия.ру: серия 4029 № 180882 от 23.02.2024

1 | 0 | 213 | 21.12.2024. 19:19:14

Произведение оценили (+): ["Триандафилиди Александр"]

Произведение оценили (-): []