Церковь мне была на вырост.
Ветер - триста дней в году.
Возносил молитвы клирос, 
будто лабух дул в дудук.
Чью-то бабку отпевали,
не спеша и делово.
Тети были в черной шали,
дяди - с голой головой.
После службы выходили,
кроя трешками поднос.
Перестав махать кадилом,
поп талдычил про износ.
Дуло с моря. Зрело лето.
Билась оземь алыча.
Нищий, выманив монеты,
тоже всех крестил, шепча.
Мы играли скорбь и жалость,
как давно заведено.
Только бабка улыбалась.
Бабке было все равно.
Жизнь ее, минуя ризы,
кущи рая, сень дубрав,
лишь загадкой Моны Лизы
стала, смертью смерть поправ.