Федяев пил.
А кто из нас не пьет?
И разве грех – на кухне, по старинке,
когда не пьянства ради – дружбы для.

Но этот жаден был, глотал, давился.
Она не шла в него, рвалась назад.
Он судорожно дергался, стараясь
сдержать её трясущейся рукой,
а из под пальцев выползали сопли,
и что-то мутное текло из глаз,
наверно, все же слезы, но казалось,
что крепкий, многоопытный мужик
заплакал водкой,
или плачет водка.
И все-таки заталкивал. Пьянел
после четвертой или пятой рюмки
и делался надменен и хвастлив,
плел черт те что, не видя и не слыша
в застолье никого кроме себя,
роняя пепел, брызгая слюною,
потом вдруг начинал подозревать
в стукачестве, сидящего напротив,
искать неуважение к себе,
грозился въехать в морду,
но забывал и в одиночку пил,
чихал, сморкался…
И потом хозяев,
изрядно подуставших от гостей,
а он частенько уходил последним,
бредовыми прожектами терзал
или втянуть пытался в обсужденье
знакомых общих.
Словом – надоел.

Но бросил пить.
И, должен вам заметить,
сам завязал, без помощи врачей,
однажды с перепоя испугавшись,
что может сдохнуть, или пришибут.

И человека словно подменили.
С таким занудством проповеди плел
о вреде алкоголя на здоровье,
не только человека – всей страны,
и призывал бороться, выявляя,
любые нарушенья и карать
безжалостно. Кричал, впадая в пафос,
ну ладно – на собраниях, везде:
на отдыхе, на даче, на работе.
Ударился в общественную жизнь.
И преуспел. И вред нанес изрядный,
и лично, и с другими сообща.
Уж лучше б пил.

Федулов сочинял стихи.
И так случилось,
что завязал. Аки Федяев с водкой,
но в стихосочинительстве своем
и в той поре, что наступила после,
Федяева Федулов повторил,
как под копирку.
Правда, выпивая,
Федулов вел себя вполне прилично,
так и Федяев не писал стихов.