В.О. Кальпиди. Самое важное в свободе творчества – это возможность быть свободным от творчества

(Из книги «Философия поэзии»)

 

 

1. О нежности

 

Людям вообще и художнику в частности нужно от других, по сути, только две вещи – сочувствие и нежность. Любовь – это изобретение ангелов, а вот нежность – это ноу-хау человека. Нежность более устойчивое чувство, более богатое, более пластичное, чем варварское чувство любви. Нежность – это абсолютно открытая система, у нежности нет соперников. Там, где она, любое существо нужно не для того, чтобы у него взять, а чтобы ему дать. Нежность – это энергия, которую мы можем вырабатывать постоянно. Любовь мы не вырабатываем. Любовь вырабатывает нас сначала до золотой жилы, потом до глины, песка и грязи. Мы для неё – топливо. А нежность – это нормальный человеческий процесс. Нежным быть можно, но если вы скажете, что нежным быть нужно, считайте, что нежность ушла.

 

 

2. О пошлости

 

Культура – это движение идеи внутри человека. Бескультурье – движение человека внутри идеи. Идеология разрушает поэзию. Другое дело, что это разрушение может иметь роскошные формы. Это как прекрасная архитектура – бесподобно разрушает девственный ландшафт.

Графоманство призвано в массе своей участвовать в генерации культурной пошлости – единственного эффективного оружия против до-культурного хамства. Пошлость – это не ругательство. Пошлость – это пространство, водораздел, если хотите, который не могут преодолеть ни каноническая культура слева, ни зомбированная биомасса справа. Страна, у которой есть эстетически обоснованная и самовоспроизводящаяся пошлость – культурная страна. Она может позволить себе мирное существование нескольких взаимоисключающих сценариев утилизации свободного времени. Потому что формально культура и есть глобальный проект по мирной утилизации свободного времени. Причём – это не просто проект, а проект чудесный, т.к. то, что получится в результате утилизации на выходе, утилизации уже больше не подлежит.

 

 

3. О кризисе в поэзии

 

Кризис поэзии смогут преодолеть не работа с читателем, не книготорговля с какими бы то ни было преференциями, не государство, не политика, не культурное проектирование, а поэты с некризисным сознанием, и только они. Поэзия производит не стихи, а образы людей, производящих стихи. Продукт поэзии – образ поэта. Если поэты смогут убедить сначала себя, что поэзия способна генерировать новые смыслы, то есть самый ликвидный ментальный продукт, кризис внимания к поэзии завершится в течение полутора лет. Впрочем, мгновенно самой актуальной проблемой станут создание и практическое применение новых форм творческой ответственности.

 

 

4. О поэтической книге

 

Поэтическая книга сильнее книги прозы. Поэтическая книга, в отличие от книги прозы, приобретает сюжет и персонажей не сразу, а по ходу развития. Они (сюжет и персонажи) в отличие от романа – и есть искомый результат поэтической книги. В поэтической книге лирический герой – не главная величина. И вообще не величина. И вообще термин «лирический герой» – глупость. Герой не может быть лирическим. Либо он – герой, либо он лирический, но не одновременно. Герой – это кровь, жестокость, елозящая в слякоти борьбы. Причем борьба эта с неизбежным роком. Именно безнадежная борьба с неизбежным порождает надежду. Эта надежда и отличает поэтическую книгу от сборника стихов, который ни что иное, как склад лирических консервов. Поэтическая книга стремится изменить мир, а не наполнить его прелестью и красотой. Если у неё это не получается, она тут же умирает. Сборники же лирических стихов могут жить (и живут) довольно долго. Они даже выходят на пенсию.

Срок написания поэтической книги зависит от того, сколько времени нужно поэту, чтобы измениться благодаря написанному. Для обычной физики – это не меньше года.

Стихи – многообразны. Но мне кажется верхом безалаберности настаивать на многозначности художественного текста. Многозначность – это капитуляция неуравновешенного сознания перед другим неуравновешенным сознанием. И признавать такое положением дел как норму – ненормально. Однозначность – это позиция. Многозначность – поза.

К концу чтения поэтической книги читатель должен разбираться в ней лучше автора. Потому что читатель всегда в более выгодном положении, чем поэт: поэт думает и пишет долго, а читатель получает это знание уже в концентрированном виде. Я нахожусь в процессе систематизации хаоса, а читатель получает уже готовую систему и законы её создания. Он эту систему присваивает, населяет реальностью, то есть собой. Читатель получает пространство, время, слова в адекватном состоянии, т.е. у читателя есть всё, чтобы стать осведомлённее автора в идеях, решениях и смыслах, созданных книгой. Он готов к однозначности и ясности. А всякая там многослойность, глубины смыслов – это к Юрию Михайловичу Лотману, который в современной ему поэзии ориентировался как штангист в балете. Да и вообще нужно реже приближаться к местам, где пируют «благородные падальщики», раздирающие на куски классиков. Ну, скажите, много толку в том, что мы уже 100 лет беседуем с Мандельштамом, Пастернаком, Ахматовой, с которой, к слову, можно было разве что посплетничать? Чем постоянно разговаривать со своим или чужим прошлым, стоит хоть иногда побеседовать ни с чьим будущим. Поэзия – это идеальная форма дальнозоркости, которую мы фанатично используем как близорукость.

Современную русскую поэзию надо знать исчерпывающе. Только в этом случае она начнёт возвращать приданный ей дар. А выковыривать из неё «вкусненькое», как того требуют примитивные рецепторы, это всё равно что читать текст, выбирая из него только любимые буквы, ну например – «а», «ц», «ю», «д», ну и «ъ», отбрасывая все остальные как несущественные. Конечно, что-то вы прочтёте. Не исключаю, даже уверен, что результат вам понравится... потому что всё принимает форму истины... но истина – это то, что никогда никакую форму не принимает. Очень много хороших, замечательных, великолепных стихов – и очень мало поэзии, реализующей свои неочевидные возможности. Оригинальность – это стихи. Неочевидность – поэзия.

 

 

5. О поэте и читателе

 

Стихотворение – это вынужденный консенсус трёх несовпадений. Персонажи этой цепочки «поэт–текст–читатель» – притянуты друг к другу за уши. Поэт – это не закономерность, книга же стихов – случайность (поверьте, этот источник информации был заточен вовсе не под поэзию), а то, что из тумана вышел читатель – казус или чудо. Поэзия начинается тогда, когда она начинает менять самого поэта… Меняться в процессе творчества – это и есть дар. Сама способность к творчеству – банальность. Ведь пишущий человек не просто пользует алфавит, он ведь кем-то собирается стать, и в кого-то, в конце концов, хочет/может превратиться. Думаю, он собирается стать ангелом. Поэзия – это вообще-то попытка создания ангельского языка, говоря на котором, можно преобразить жизнь. Иная речь создаст иную жизнь. Это же очевидно. Ну, а читатель, кто он тогда? В каждом человеке на подсознании записана программа преображения, которую можно назвать – «Желание стать ангелом…». И вот, читая текст поэта, в котором заложен синхронизированный именно с поэтом алгоритм этих преображений, он (читатель) запускает движок программы, и если «инсталляция» происходит, он, не мудрствуя, говорит: эти стихи мне нравятся. Впрочем, программа очень быстро зависает (ведь она «ворованная»), и приходится её переустанавливать, то есть – перечитывать стихи. Мне иногда кажется, что финишную ленточку поэзии разорвёт не гениальный поэт, а идеальный читатель... Потому что, погружаясь в поэзию, он не перестаёт оставаться человеком, чего нельзя сказать о поэте. Очень хотелось бы, чтобы последняя часть фразы была неправдой, но она – правда...

С другой стороны (почему, собственно, с другой?), идеальный читатель – нонсенс. Сама роль читателя – неидеальна в принципе. Чтение было изобретено не для людей. Для кого угодно, но только не для нас с вами. Чтением убивают мозги, чтением разогревают мозги (как вчерашний ужин сегодня на завтрак), чтением любят, чтением благодарят, чтением делают всё что угодно. Читая, получают даже удовольствие, что само по себе уже за гранью любого психиатрического диагноза. Короче: от своего читателя я жду на входе только симпатии (да и на выходе тоже), если её нет, то я уже ничего не жду. Что касается критики – я не люблю, когда меня критикуют. Эта процедура для меня не продуктивна. Хотя бы потому, что любой моей истине при попадании в чужую голову уготована судьба глупости.

 

 

6. О критике

 

Рецензент поэтической книги – поэтический философ, т.е. представитель философии поэзии.

Есть три вида рецензий:

– когда книга меньше рецензента (можно продемонстрировать возможности рецензента как создателя эффективных околопоэтических пространств);

– книга равна рецензенту (можно продемонстрировать возможности поэзии);

– книга больше возможностей рецензента (можно обозначить непроницаемые фрагменты поэзии и продемонстрировать масштаб поэтического дара, окруженного изумительными возможностями непонимания его окружающими.

То, что мы не знаем, гораздо важнее того, что мы знаем. По одной простой причине: то, что мы знаем, не привело к кардинальному изменению мира и нас самих, а то, что мы ещё не знаем, к этому теоретически привести может. Из этого положения и следует подходить к рецензированию поэтических книг.

Рецензия должна стать событием для:

– рецензента;

– поэта;

– читателя (последнее, впрочем, совершенно не существенно).

В идеале рецензент обязан сформулировать эстетический/философский/религиозный «заказ» для поэта в частности и для поэзии в общем. Во всяком случае, рецензент не может не думать об этом периодически. Чётко сформулированный рецензентом «заказ» (именно это спровоцировало многообразные поэтические практики «серебряного века») способен придать ускорение индивидуальному движению поэта. Поэтический дар (как любой дар) – это то, что способно достроить несовершенную модель личности того, кому этот дар упал в руки. Без этой достройки влияние на других людей (читателей) не может быть эффективным. Чертежи для этой «достройки» (какого угодно уровня достоверности) рецензент в силах предложить поэту.

Сейчас «рецензия как способ литературного бытования» – более или менее изящный подход с мусорным ведром к ментальному мусоропроводу. Уверен, никому не приходило в голову опорожниться при помощи чужого мочевого пузыря. Но, кажется, именно эту процедуру стал напоминать способ межличностного поэтического общения в нашем корпоративном пространстве.

Нужно вводить новые технические правила демонстрации поэзии. Рецензиями, например, должны быть снабжены все публикуемые в журналах текущие подборки стихов. Эта форма вернёт культуре культуру рецензирования, а также стратегию и тактику журнальному делу.

Если задача рецензии преследует цель сделать рекламу книжке стихов, то надо делать рекламу книжке, а не писать рецензии, которые никогда не смогут выполнить функцию рекламы.

В рецензии должны быть процитированы лучшие фрагменты стихотворений (по возможности полные). Если для этого должен быть увеличен объём рецензии – надо безоговорочно идти на это. Цитируемые стихи должны быть хороши сами по себе, а не как подтверждение идей рецензента. Идеи же и мысли рецензент, в свою очередь, должны быть интересны сами по себе, а не только как иллюстрации к стихам.

Современные поэтические рецензии в лучшем случае – гадания на почках и пупках синиц, умерших позапрошлой зимой далеко вдали от тех мест, где проживает автор рецензируемой книги.

 

 

7. О таланте

 

До Пушкина не было таких феноменов как гений и талант. Был только дар. Даже бездарности не существовало как таковой. Пушкин умудрился свою гениальность, изобретённую им самим, в каждой точке её (гениальности) пространственного присутствия перекодировать в талант. Таким образом создав феномен «таланта» как демократическую форму существования гениальности, он этим фокусом вывел писание текстов на большую дорогу светской литературы. Ирония в том, что впоследствии художники в массе своей стали довольствоваться исключительно талантом, даже не подозревая, что талант имеет смысл именно как понижающая субстанция в паре с гениальностью. Самостоятельно же он (талант) практически мало что значит. Уверен, что именно этот двусоставной «стабилизатор» познания мира с помощью поэтических фантазий рецензент обязан постоянно воспроизводить как меру весов при общении с книгами стихов.

 

 

8. О смысле

 

Смысл, когда он появляется, всегда занимает место красоты, на время отменяя её. Красота спасает мир только в том смысле, что сохраняет пространство для самого смысла. И тут надо понимать: либо вы имеете смысл, либо смысл имеет вас. Где-то внутри этой фразы маячит призрак «свободы творчества», который ничего собой не представляет. Потому что самое важное в свободе творчества – это возможность быть свободным от творчества.

Публикуется с согласия автора.