Николай Сундеев: «С чем это сравнить, даже не знаю...» (интервью)

Фотопортрет Николая Сундеева работы Михаила Лемхина

Сундеев Николай Владимирович родился 24 августа 1954 года в пос. Григориополь Молдавской ССР. Окончил филологический факультет Кишиневского университета. Жил в Молдавии, работал в прессе, затем 11 лет — редактором в издательстве «Литература артистикэ», редактировал преимущественно поэтические книги. В 1992-1993 годах издавал и редактировал первую в Молдавии литературную газету на русском языке «Строка», основал Ассоциацию русских писателей Молдовы, действующую поныне. Эмигрировал в 1994 году после кровопролитного конфликта в Приднестровье. Живет в Сан-Франциско, где издает еженедельную газету «Кстати».

Автор поэтических книг «Знак осени» (Кишинев, 1979); «Сородичи» (Кишинев, 1984); Оклик (Кишинев, 1989); «Кромка» (Кишинев, 1992); «Путь ищу я к свободе своей» (Кишинев, 1994); «Мы солнца не ждали» (Сан-Франциско, 1997); «Свеченье дня» (Сан-Франциско, 2002). Выпустил книгу документальной прозы «Те, кому выпало выжить» (Кишинев, 1990). Стихи печатались в периодике России, Молдавии, США, Канады, Израиля (журналы и альманахи «Студенческий меридиан», «Кодры», «Горизонт», «Альманах поэзии», «Встречи», «Галилея», газеты «Новое русское слово», «Большой Ванкувер»). Является членом СП СССР, американского отделения Международного ПЕН-Клуба.

Николай, когда Вы в последний раз навещали родные места? Какой Вы нашли Молдову? Ваши впечатления от состояния русскоязычной литературы в ней?

– Последний по времени приезд в Молдавию – летом 2012 года. Побывал там с женой и дочерью. Впечатления? Не было того развала и разлада, который ощущался во многих сферах жизни в пору нашего отъезда. Всё как бы поуспокоилось и вошло в какую-то колею. В том числе и межнациональное напряжение, главная причина нашего отъезда, попритихло. Представлялось уже невозможным нечто подобное произошедшему за пару лет до нашего отбытия: моя жена с нашей четырехлетней дочкой выходила из парка, и некто с горящими ненавистью глазами сказал им: «Передавим, русские свиньи, с вашими ублюдками!». Жена человек эмоциональный, но сумела сдержать себя, т.к. поняла, что этот тип только и ждет повода для того, чтобы напасть. И она ему этого повода не дала, сдержалась. Он посверлил их взглядом и ушел. А дочка спросила: «Мама, а почему дядя сказал, что мы свиньи?». Она ответила: «Этот дядя – больной, он не понимает, о чем говорит».

Впрочем, это были цветочки по сравнению с тем, что началось несколько позже. В Молдавии в 1992 году на протяжении шести месяцев был вооруженный конфликт. Иными словами – гражданская война. Жестокая, кровопролитная. И вот цитата из «Википедии»: «Конфликт не урегулирован политическими средствами до сих пор». Понимаете? До сих пор, до 2022 года. Тридцать лет прошло! Но слава Богу, что нет уже горячей фазы конфликта. Той, о которой я написал цикл стихотворений, впоследствии переработанный и ставший поэмой, она есть тут, на Поэзия.ру: https://poezia.ru/works/108410

О нынешнем состоянии русскоязычной литературы в Молдавии могу сказать лишь то, что прежних преград на ее пути к читателю как будто нет.

Ассоциация русских писателей Молдовы, основанная Вами в девяностых годах – оправдала ли она возложенные на неё надежды?

– Полагаю, что оправдала. Конечно, удалось не всё, что задумывалось, но, по крайней мере, появилась ниша, какая-то форма существования и взаимодействия способных литераторов, молодых и относительно молодых, пишущих на русском. У истоков Ассоциации стояли Ваш покорный слуга, а также Борис Мариан, Олег Максимов, Виктор Голков и другие. Мы собирались, общались. Читали по кругу стихи и короткую прозу. Говорили на разные темы, спорили. Это было то общение, которое так необходимо пишущему человеку для того, чтобы посмотреть на написанное им со стороны, понять, чем дышат другие пишущие люди.

У Вас богатый опыт редакторской деятельности. Что для Вас явилось самым важным в ней, какими принципами Вы руководствовались и какие выводы для себя сделали?

– Я получил навыки редактирования, работая в книжном издательстве «Литература артистикэ» («Художественная литература»). Если я что-то в этой сфере умею, то только благодаря урокам, полученным от более опытных сотрудников издательства. В первую очередь – от Маргариты Михайловны Арсеньевой, которая заведовала редакцией литературы на русском языке.

Мне доводилось иногда встречать людей, считавших, что поступившую в издательство рукопись нужно покруче править, чтобы сразу была видна работа редактора. Но ни я, ни работавшие рядом со мной такого принципа не придерживались. Правка ради правки никакой пользы не приносит.

Главный принцип, которым я руководствовался – не отходить от того, что считаю правильным, даже под сильным давлением с чьей бы то ни было стороны. Но бывали, увы, случаи, когда не пропустить слабую рукопись в печать не удавалось, т.к. автор считался чуть ли не живым классиком (а заработал он этот титул не уровнем своих творений, весьма посредственных, а безудержным воспеванием власти). Тогда уж я довольствовался тем, что удавалось сделать. Однажды убедил одного из таких авторов не включать в рукопись слабую и при этом довольно большую по объему поэму. И посчитал это своей хоть и маленькой, но победой.

Вы когда-нибудь получали угрозы от авторов, произведения которых не пропускали в печать?

– Да, бывало. И угрозы были, и кляузы писали. Старался относиться к этому философски.

Удалось ли воплотить творческие замыслы после переезда в Сан-Франциско? Как проходила Ваша интеграция в американское общество?

– По поводу замыслов. Особых замыслов не было. Кроме единственного: обрести безопасность и какую-то устойчивость в новой стране. То есть то, чего не было в тот период в Молдавии. Думалось не о замыслах, а том, чтобы как-то более или менее приемлемо существовать. И это, к счастью, удалось.

Что касается интеграции в американское общество, то тут правильнее говорить об интеграции в сообщество эмигрантов из бывшего СССР. Мы, конечно же, сприкасаемся с американским обществом, но с нашей эмигрантской средой – полнее и плотнее.

Тем не менее, и писать не перестал, и книги удалось издать, и достойных по уровню собратьев по перу здесь встретил.

В 1999-м Ваша газета «Кстати», единственная из всех русских газет западного побережья США, выступала против натовских бомбардировок Югославии и призывала читателей участвовать в акциях протеста против этих бомбардировок. Сохранилась ли такая принципиальная позиция редакции и по сей день?

– За годы жизни в США мы, то есть редакция «Кстати» и наши читатели, откликавшиеся на призывы газеты, участвовали во множестве акций самого разного рода. И в связи с бомбардировками Югославии, и в поддержку Израиля, и в поддержку России, и по другим поводам, включая какие-то внутриамериканские проблемы. Мы всегда готовы выступить против того, что считаем несправедливым.

Как Вы считаете, противостояние Русскому миру, громко заявившее о себе в девяностые годы и, после некоторого затишья, вновь поднявшее голову в настоящее время – это явление политическое, экономическое или экзистенциональное? И что мы как носители русской культуры можем ему противопоставить?

– Я думаю, что это явление политическое и экономическое, такая вот связка. В общем, ничего нового, давнее противостояние. Разве что нюансы чуть иные.

Что противопоставить? Трезвое сознание того, что ничто не ново под луной. На данном этапе развития человечества такое противостояние, видимо, неизбежно.

В рамках творческих встреч, организованных редакцией «Кстати», проходили выступления поэтов, музыкантов и др. Расскажите, пожалуйста, об этих встречах.

– Встреч такого рода было немало, особенно в первые годы нашего пребывания в США. В Клубе газеты «Кстати» мы встречались с читателями, общались, делились мнениями. Звучали стихи, музыка, песни. Среди нас, эмигрантов из бывшего СССР, оказались люди пишущие, поющие и пляшущие (в том числе и на профессиональном уровне), – словом, обладающие разнообразными талантами. Шел разговор о газете, о том, что в ней уже вполне соотвествует читательским ожиданиям, и о том, что еще предстоит сделать. Понятно, что газета была молода, в мы, ее издатели, еще недостаточно глубоко изучили реалии жизни в новой стране, но в «Кстати» привлекало стремление к откровенному разговору с читателями, отсутствие какой бы то ни было позы или высокомерия с нашей стороны по отношению к ним. Люди чувствовали это и охотно общались с нами, откровенно высказывались по поводу наших публикаций, говорили о том, что им хотелось бы увидеть в газете. Именно тогда, в пору становления «Кстати», такие встречи были нам особенно нужны. Однако и в дальнейшем, хотя уже на так часто, мы их проводили.

 Позже это приняло несколько иную форму: я выступал перед читателями (до ситуации с ковидом) со своими стихами; и были еще выступления, в ходе которых я рассказывал о некоторых поэтах советской эпохи, читал их стихи. Употребил слово «рассказывал», т.к. не хочется называть живой разговор о поэтах сухим словом «лекции». Я сознательно не беру великих (Мандельштам, Пастернак, Ахматова, Цветаева), т.к. читателям о них и без того много известно. Пытаюсь показать, что был и есть в русской поэзии целый ряд интересных поэтов высокого класса, которых никак нельзя обойти вниманием, хотя до уровня гигантов они и недотягивают. В их числе – Владимир Соколов, Ирина Снегова, Семен Кирсанов, Евгений Винокуров, Александр Кушнер, Леонид Мартынов, Александр Межиров и другие. До сих пор продолжаю выступления такого рода, но уже по зуму. Кое-что есть на Ютубе.

Ваша книга документальной прозы об узниках нацистских концлагерей – как возникла идея её написания?

– Жизнь сводила меня с людьми, прошедшими через нацистские концлагеря. Их истории потрясали. Отсюда и желание рассказать об этих людях, поделиться с другими тем, что я узнал от них.

Началось со знакомства с Иваном Харитоновичем Кириловым, узником нескольких концлагерей, включая Освенцим. Мы познакомились на евпаторийском пляже. Поскольку одежды там на нас был минимум, я увидел, насколько этот человек худой, но при этом каждый мускул его тела рельефно очерчен.

Впоследствии я написал в стихотворении «Узник»:

Выпало мне

быть хранителем скорбных сказаний,

что перелил в память мою из своей

узник с запавшими глазами,

рабство познавший, и голод,

и гибель друзей...

Позже довелось пересечься с другими бывшими заключенными: Всеволодом Остеном, Вадимом Шимкевичем...

Невозможно было носить всё, что я узнал от этих и других людей, в себе, и я попытался изложить их истории на бумаге. Кажется, получилось. По крайней мере, об этом свидетельствуют отклики читателей, в том числе бывших заключенных нацистских концлагерей.

Книга «Те, кому выпало выжить» вышла в кишиневском издательстве «Литература артистикэ» в 1990 году. Намечается и вторая книга – писавшаяся много позже, в эмиграции, и пока не доведенная до конца. Главы из неё под условным названием «Еще раз о концлагерях» были недавно опубликованы здесь, на «Поэзия.ру». В каком-то смысле она полнее охватывает тему. Этот уже не очерки об узниках, а попытка разобраться в вещах более глубоких.

Другая среда обитания обостряет поэтическое мировосприятие или наоборот притупляет?

– Обостряет или притупляет? Вот уж не знаю. Поначалу, когда всё ново и необычно, точно обостряет. Однако это не означает, что вот так сходу и начинаешь писать стихи об этой новой среде обитания. Должны накопиться впечатления, еще что-то должно произойти, чтобы стихи вызрели.

«Динозавром» себя не ощущаю однозначно. Дело в том, что в США немало людей, не просто пишущих стихи на русском языке, но и делающих это на хорошем профессиональном уровне. О других штатах говорить не буду, а у нас в Калифорнии прекрасно проявили себя как поэты, к примеру, Маша Перцова и Мартин Мелодьев, дружбой с которыми горжусь.

(К слову: в США достататочно много СМИ на русском языке, созданных эмигрантами из бывшего СССР, выходят альманахи, так что в ряде штатов пишущим есть где публиковать стихи и прозу).

О том, как сказалась эмиграция на моем творчестве... нет, это как-то высокопарно звучит; скажем так: на процессе написания новых стихов. Об этом лучше судить со стороны: читателям, критикам. Мне сложновато делать выводы такого рода.

Что является Вашим волевым стержнем в кризисные моменты жизни?

– Отвечу фрагментом моего давнего стихотворения:

На поприще земном,

жестоком в высшей мере,

стою я на своем:

на стойкости и вере.

Приходилось ли сталкиваться с зоилами?

– С зоилами сталкиваться приходилось. В том числе с неприязнью с их стороны – беспричинной, немотивированной. Чем-то я их раздражаю. Не скажу, что это приятно, но и переживаний особых по этому поводу нет. Есть, скорее, недоумение.

Что Вы можете сказать о результатах российской премии «Поэзия» 2021 г. и о выборе Нобелевского комитета в 2020 году?

– Знаете, к разного рода премиям и наградам в сфере литературы я давно отношусь несколько скептически и без особого интереса воспринимаю сообщения из этой сферы. Слишком уж много было случаев, когда премии получали не совсем понятно кто и не совсем понятно за что, а достойных ими обносили.

По поводу премии «Поэзия». Мария Малиновская человек явно одаренный, но, судя по тексту стихотворения «Четверг», за которое ей присуждена премия, награда выпала на долю автора не столько за художественную составляющую стихотворения, сколько за политическую.

О выборе Нобелевского комитета в 2020 году. Луиза Глюк – безусловно, поэт, со своим лицом, темой, языком. Но сказать, что написанное ею производит сильное впечатление, потрясает, было бы большим преувеличением. Налицо хорошая работа человека, профессионально занимающегося стихами. Однако достаточно ли этого для присуждения Нобелевки, для меня вопрос. Слишком уж всё выверено и взвешено в ее стихах. Некоторая рассудочность в них.

Достойна ли сегодня русская, русскоязычная литература участвовать в формировании человека будущего, и каким Вы видите будущее самой литературы в России и в мире? Насколько опасны примитивистские течения и приравнивание лит-ры к спорту?

– Прежде всего, мне не совсем понятно, что такое русскоязычная литература. Русская – понятно. Автор, работающий в ее русле, ощущающий связь с ней, вносит вклад, большой или малый, именно в русскую литературу, а не в какую-то другую. Так, к примеру, Чингиз Айтматов – писатель одновременно и киргизский, и русский, т.к. писал на двух языках. Русский, а не русскоязычный.

О будущем литературы в России и в мире. Та роль властительницы дум, которая была у литературы когда-то, сейчас в значительной мере перешла к другим видам искусства – к кино, телевидению. К такому явлению, как интернет. Литература, конечно же, будет существовать, но не в прежнем «ранге». И будет оказывать воздействие на читателей, но насколько значительным будет круг оказавшихся в сфере этого воздействия, сказать трудно.

Однако, при всём при этом, приравнивание литературы к спорту – профанация, основанная на непонимании того, что, собственно, представляет собой литература. Она, как давно было сказано, и исповедь, и проповедь, то есть воздействует, в отличие от спорта, на душу, а не на тело.

Примитивистские течения могут отвлечь на себя какую-то часть читателей. Но суть настоящей литературы от этого не изменится. И настоящие читатели ей не изменят.

13 лет, проведённых на Поэзия.ру – какими они были?

– Разными. Встречен я был, как мне показалось, с настороженностью, вызванной то ли тем, что живу в США, то ли чем-то иным. Впрочем, открытую недоброжелательность продемонстрировали, насколько помнится, лишь двое. Но были и люди, сразу меня принявшие и по-дружески ко мне относящиеся до сих пор. С удовольствием общаюсь с ними. И с особой теплотой вспоминаю уже покинувших этот мир Юрия Арустамова, Вячеслава Егиазарова, Юрия Лифшица.

О чём Ваша следующая книга?

– Даже не знаю, как сформулировать, о чем книга лирики. Наверное, о том, как я сегодняшний воспринимаю окружающий мир и происходящее в нём. Хотя и в эту книгу включил поэму о гражданской войне в Молдавии. Эта тема со мной до конца моих дней. Понимаете, когда родители на левом берегу Днестра, в Дубоссарах, а я – на правом, в Кишиневе, и всякое транспортное сообщение между берегами прервано, и я знаю, что дом родителей находится, как и все близлежащие дома, под постоянным обстрелом, и однажды родителям удается каким-то образом отправить телеграмму со словами «Мы пока живы», такая ситуация навсегда врезается в сознание. Чуть позже нам с братом удастся добраться до родителей и мы тоже проведем ночь под обстрелом... Ладно, о подобном, о том, что навсегда осталось в памяти, можно вспоминать долго.

Если не «книжное слово» спасёт мир, то что тогда?

– Написал я когда-то так:

Будут дни и дали хороши,

а дыханье – полностью свободно...

Нужно только отойти от лжи,

отойти уже бесповоротно.

Конечно, сказать «отойти от лжи» гораздо легче, чем сделать это, но это, на мой взгляд, тот ориентир, который может помочь.

Большую часть жизни читая произведения других авторов, изменили ли Вы отношение к поэтам и поэзии?

– Нет. То, что поэты – люди непростые в общении, я знал и раньше: сам такой. А поэзия, настоящая, разочаровать не может. Другое дело –ненастоящая. Бывал ошарашен тем, какое количество людей, оказывается, пишет стихи и при этом страстно рвётся их опубликовать, несмотря на низкое качество этих творений. И никакую, даже самую доброжелательную, критику в свой адрес не воспринимает.

Поэзия.ру начинает первые издательские проекты. Могли бы Вы поделиться своим опытом: чего опасаться, к чему стремиться, с чем смиряться?

– Издательские проекты на Поэзия.ру – интересное начинание. Вопрос только в том, насколько рентабельное. Заработать серьезные деньги на выпуске поэтических книг – реально ли? Стихи – не проза и не нечто развлекательное, так что вопрос о прибыльности этого начинания не случаен. Можно, конечно, для поддержки проекта начать выпускать нечто развлекательное или остросюжетное, но если книги такого рода будут недостаточно высокого качества, это ударит по проекту в целом, нанесет моральный ущерб делу.

Нужна хорошая проза, нужна цепляющая за живое публицистика.

Очень желательны сатира и юмор, но на хорошем уровне (на сайте, увы, такой уровень произведений этих жанров чрезвычайно редок).

Но, возможно, у главного редактора Поэзии. ру Александра Питиримова, в последнее время очень активно и успешно преобразующего привычный нам сайт, ставший издательством, есть какие-то козыри, о которых я не знаю. Очень бы хотелось, чтобы начинание принесло хорошие плоды.

Что Вы почувствовали, когда осознали свою неразрывную связь с поэзией?

– Почувствовал, что безмерно счастлив. С чем это сравнить, даже не знаю...

Беседовала Л. Берёзкина

Николай СУНДЕЕВ

Из новых стихов

***

Он ошибся, шофер

(ошибаются все).

Или то был расчет?

До сих пор не пойму я...

Под занудным дождем

мы неслись по шоссе –

и свернули потом

на дорогу лесную.

И внезапно такие

открылись места,

где поваленный ствол

возлежит на поляне,

а дождями омытая зелень чиста

и томительно-зыбким

исходит сияньем.

И таинственность словно разлита вокруг,

 и живая во всём ощущается сила...

Неизведанным, новым

повеяло вдруг,

первозданная свежесть

к себе поманила.

Мало чем примечательным,

 в общем-то, днем

опахнуло нас дивною

мощью лесною...

Грустно было мне думать,

 что скоро свернем

на шоссе скоростное.

Просьба

Хоть недолгая эта разлука,

на четыре каких-нибудь дня,

трудно без ненаглядного внука.

Обними его там за меня.

В мире яркого цвета и звука

всё в новинку ему, малышу.

Ненаглядного нашего внука

расцелуй за меня, я прошу.

В первый раз пролегло расстоянье

между нами, и тяга остра.

Не хватает его обаянья,

простодушия и озорства,

ощущения счастья,

когда я

эту кроху в коляске катаю...

***

Время мчалось не всегда,

замедлялось, к удивленью,

там, где были лес, олени

и озерная вода...

Время шло,

меняя правила,

утекало, как вода,

и от многого заставило

отказаться навсегда.

Как помочь?

1.

Я думаю о нем

уже который день

и ощущаю шок

от впечатленья злого.

Нет, он не исхудал,

и всё же он – лишь тень

себя былого.

Куда девался пыл?

Куда пропал запал?

Он многое забыл,

судьбу свою проспал.

Он выдохся, иссяк,

и злится оттого,

что наперекосяк

всё в жизни у него.

2.

«Как ты живешь?» – спрошу.

«Как-то еще существую.

В теле еще ношу

душу свою живую».

Не по душе ответ.

Я попытаюсь снова...

«Помощь нужна?»

«Да нет».

Всё. Два коротких слова.

Как же ему помочь?

Вспоминая работу на огороде в лесу

Не только бабочки и птицы

привычно обитают тут:

лесные мухи-кровопийцы

средь этой зелени живут.

Найдя места,

где наше тело

одеждой не защищено,

присасываются умело...

Мух от себя мы гоним, но

работу бросить невозможно.

О, это их счастливый час:

неутомимо и безбожно

потягивают кровь из нас.

***

После дождей

яркой шумит листвой

смешанный лес,

казавшийся в сушь усталым.

Вон как поет

старый ручей лесной

песню о том,

что полноводным стал он.

После дождей,

остановивших сушь,

смотрится всё

празднично, по-иному.

Зелень глазами вбирать

хочется, и к тому ж

хочется петь,

подобно ручью лесному.