
Зубоскалила тьма терриконами гор. Многодневен
Был обыденный рейс, и гребёнку охотской волны
Разрезал остроклювый двухякорный гордый форштевень
Кригсмаринского судна, трофея вчерашней войны.
Пятитрюмный гигант с преспокойным упрямством безумца,
Двадцать пять тысяч тонн океанской воды изместив,
Исцарапывал мачтами мглу, как когтями трезубца
Нептуна, подбирая поршнями знакомый мотив.
Шёл к Нагаевской бухте просоленный «Феликс Дзержинский»,
Иностранной машиной команде назло барахля.
(Он ни ухом, ни рылом не ведал, что он — пассажирский,
В нидерландском порту оставляя свои стапеля).
Но в стальную хребтину зашили железные нервы,
Чтобы их не шатали шторма, чтобы наверняка
Он в дальстроевских гаванях значился флагманом — первым,
Раструбившим на свет непристойную песнь варнака.
К той далёкой земле не проложены рельсы, и тропы
Не проторены там, и тебе не покажут в кино,
Как шесть тысяч, вмещённых в пять чрев ненасытной утробы,
Ниже уровня моря, в то море теперь влюблено.
Огибая углы островов и края континента,
За идею, не деньги, торгуя морскою душой,
Развозя в душных трюмах четыреста тонн контингента,
Плыл военный трофей и турбиной трубил паровой.
Гордо выпятив нос, не стесняясь позорного груза,
В капитанский бинокль наблюдая китов свысока,
Пароход-зековоз бороздил коридор Лаперуза,
И прибрежные птицы чурались того чужака.
Отражая в стальной чешуе очертанья Хоккайдо,
Он держался подальше от скал, пробираясь меж лайд.
Веришь в Бога — молись, а не веришь — сиди и вникай до
Чертовни пред очами во тьму и по-детски желай:
Гул затихнет сейчас, всё замрёт, засбоит, повернётся
Добрый «Феликс» к шакальему раю откосом кормы
И направится прямо в страну Восходящего Солнца,
Превратившись в спасательный круг из плавучей тюрьмы…
Кабы эта махина охрипшим гудком прокричала:
«Люди! SOS! Мы такие же, слышите, люди, как вы!» —
Где-нибудь в Сан-Франциско швартовы отдав на причалы,
Докатилось бы громкое эхо до самой Москвы.
И услышали б там, удивились в неведенье люди б,
Отвлеклись бы на миг от насущных и праведных дел,
Переплавили б тысячи в лом искорёженных судеб,
Перешили бы сотни судьбой искалеченных тел.
Перекрыли бы люди ручьи человеческой крови ль
Из запретных колодцев — истоков реки Колымы?..
Зубоскалила тьма терриконами ванинских кровель,
Бунтовала вода под винтами плавучей тюрьмы.
2006 (2023)
Конечно, пропущена!
Спасибо, что заметили, Виктор. Вы правильно прочитали, сейчас верну на место пропущенную «ы».
Текст качественный, в Вашем фирменном стиле, поэтому так много места в нём уделено описанию судна. Могла ли команда спасти узников и тем самым обречь свои семьи на репрессии? - только теоретически. Меня заинтересовала одна частность - "терриконы ванинских кровель". Неужели и на дальнем востоке в ходу термин "террикон"?
Спасибо за прочтение и комментарий, Сергей. «Террикон» здесь скорее образное сравнение треугольников крыш (а в первой строфе — естественных вершин) с терриконами. Думаю, термин вполне употребим, хотя лирический герой вполне мог быть, и даже скорее всего был, не оттуда родом и знакомый не понаслышке с шахтенной разработкой всевозможного рода месторождений.
Не пропущена ли буковка в слове "ненастной".
Я прочитал как "ненас-Ы-тной".
Извиняюсь, если... Но в строке и ритм сбоит.
Спасибо.