
* * *
Молчание содержит все слова,
как мраморная глыба – изваянья.
И в этом суть любви на расстояньи,
и даже толкованье божества.
Ты далеко – тем легче мне видны
твои глаза.
И различим при этом
цвет радужки, не выжженный их светом, –
он так похож на хвою той сосны.
Я изучаю линию бровей –
такие взлеты чертит лишь косая
гордыня. Я груди твоей касаюсь.
Там мечется заблудший муравей.
Как барышня, что втиснута в корсет,
он разделен
на три неравных части,
ни вечности, ни знанью не причастен,
исправно соблюдает этикет –
убей его! Дави, чтоб едкий сок
продлил мне жизнь
до новой капли яда!
Его, а не меня – мне мало надо.
Люби свой август и речной песок.
Люби ее. Густеет синева.
Когда прорвешься взглядом сквозь сиянье
ночных небес – она в моем молчанье
прочтет свои ревнивые слова:
Останься! Эта голая Идея
не сбросит звездный вычурный покров.
И тоже убивает муравьев
забравшихся
в Ее владенья.
Первые четыре строки стихотворения представляют некую универсальную истину так лаконично и выразительно, что становится ясно – поэт способен даже из все заключающего молчания извлечь слова, ему, по меньшей мере, конгениальные.
А дальнейшая уточняющая лирика это впечатление только усиливает.
Муравей, заблудший и заблудившийся в зарослях, – очень емкая и деталь, и метафора.
Понятно, что далекий адресат
Так по-мужски обильно волосат!
Изящный стих.
Слова его таят
едва заметный,
муравьиный яд.
О, критик!
Если вдруг рука твоя...
Короче,
если только посягнёшь
на автора,
без сожаленья я
зоила раздавлю,
как муравья,
а может быть, -
как вошь!
Молчание содержит слов поток,
как мраморная глыба – изваянье.
Я бы взаимностью тебе ответить смог,
Но как мне выбить из тебя признанье?..
Тебя я стукнуть не смогу, любя,
Ну почему мне не хватает духу,
Как вырубить мне… слово из тебя?..
Со зла я не ударю даже муху,
Тем более трудягу-муравья,
Неполноценен, но таков уж я…
:о))bg
Муравья жалко...