* * *

За синим Шагалом торопятся жёнки,

за красным Матиссом – гурьбой босяки,

за чёрным Пикассо – постарше бабёнки,

за жёлтым за Климтом – одни чудаки.

Уйдёт Амедео неясным маршрутом;

уйдёт Казимир за квадратом; пути

Кандинского – в линиях снов пресловутых;

за тушами спрячется бедный Сути́н.

Останутся красными люди и кони,

и водка Петрова в помин на столе.

В мозолях останутся века ладони:

на лесоповале, колымском кайле.

Останутся чёрными люди и море,

и парус мятежный в дали голубой.

Не выплакать матери едкого горя,

не справиться ей с ненасытной войной.

Останутся синими люди и горы,

и гроздь Пиросмани за длинным столом;

и хлеб, и вино будут, и разговоры

затянут, как песнь, старики о былом.

И люди как люди, и золотом город

лучиться оставлен на старом холсте.

И будет тот мир первым криком распорот

Младенца – в пещере, в яслях, в тесноте.

p.s. Не путай, читатель, Художнику к слову

  жизнь впроголодь, в тягость и так хороша;

  к его вдохновенью в казённых столовых

  спешит нараспашку бродяга-душа.