По сиротской зиме, по ненастному лету
свою душу настрою - в туманах векА.
Никуда не уйду, никуда не уеду,
Русь кишит на штативе, пойми хоть сверчка.

Припадёшь - и видней, чем в стекло Левенгука,
сквозь окно чердака - даже пыль не стирай -
как ресницы лесов и залива излука
своей каплей земного уходят за край.

Всем, чем мог, поделился ты здесь, и подробен
для тебя этот хаос отеческий стал.
Ты - простейшему брат, и цепочка подобий,
прирастая, уходит в расхожий астрал.

Вот мой лес из берёз, комарья и валежин,
принимая, как парус, надмирный рассвет,
закачался под ветром, где век мой безбрежен,
где амуры порхают и времени нет!

                         *  *  *

Как семечко, выпасть из тёмной пещеры,
под небом взрастать незлобливой травой...
О чём я?.. Пугаюсь надменности веры,
пред коей смущается просто живой.

Пройдут на Страстную скоромные грозы,
и плоти не минет обхлынувший хмель,
и взор обольщают жуки и стрекозы,
и слух забивает натуженный шмель.

Прости, содрогнусь, пропустить не умея
и молнии высверк, и грома удар.
Приму необъятное, не разумея,
не мудрствуя, что там - соблазн или дар.

И пусть с осторожностью, даже монашьей,
сквозь век свой протиснемся, но всё равно
возьмём, сотворённого, больше, чем наше,
и глубже падём, чем помыслить дано.