Осень, тëмная осень. Неверный и робкий свет
Небесами отпущен по малой ноябрьской квоте.
Ты совсем заблудился в огромной чужой Москве,
Пропадая на денной и нощной своей работе.

Начинается утро с нихиль, с зеро, с нуля.
С воронья за окном. И чего разорались, дуры?
Увернись у метро от ментовского патруля,
Переходом спеша, увернись от нескладной фуры.

Гаражи, переулки... Да, это не Самарканд,
Не Ташкент, не Хива. Прелый лист отдаёт бензином.
Тарахтит и скрипит по колдобинам самокат,
И фонтаном из луж обдают жёлтый плащ машины.

Так и тянет по осени лисом юркнуть в нору,
И, пригревшись, уснуть, хоть на часик, хоть на немножко.
Эта желтая сумка несёт вековечный груз,
Пахнет пловом узбекским для офисной мелкой сошки.

На родной стороне, где чинара и чайхана,
Там ленивый покой, там под утро не ждут повестки...
По ночам город слышит, как близко гремит война.
Липкий страх, словно уж, заползает в его подъезды.

Стынет в пробках Москва. Мчится вскачь двадцать первый век.
Это время торопится к дальней своей границе.
И летит под дождëм заблудившийся человек
Жёлтой птицей, нездешней тревожной птицей.