матери

пианистка склонилась над бездной безмолвной рояля -
так атлет, примеряясь, над штангой тяжелой навис,
или путник присел перед дальней и трудной дорогой -
и коснувшись, робея, стихий, их обрушила вниз

отовсюду фонтаны, каскады хрустального звука,
переливчатым радостным лепетом верхних октав
льет на бледные пальцы вода пеленой слюдяною,
весь в стеклярусе брызг, тяжелеет намокший рукав

а на крышке открытой рояля есть сад отражений,
в черном жостовском лаке там белые розы цветут
и квадратик окна мир пространств бесконечных вмещает,
и другая совсем, не дыша, в темный смотрится пруд

это знойное лето уже попрощалось со всеми
но в зеркальных глубинах в него приоткрыто окно
лето дышит еще повиликой и теплой землею
но в дождливый сентябрь ему уходить все равно

в белом кружеве руки устало легли на колени...
стало сразу заметно, как пальцы грубы и крепки
но парят все еще в жаркой летней ночи отраженья
две чужие как будто, две тонких и хрупких руки