Вступление

Пора! Италии тепло
И Ренессансные просторы,
И Арно бледное стекло
И в голубых платанах горы,
И свет, и заросли олив,
И вилл кирпичики на скалах,
И быстрых ласточек извив,
И неба синие провалы.
Каррарский мрамор; долота
Железный звук и Санта-Фьоре,
И Микеланджело Пьета,
И жизнь просторная как море...
И щит, расписанный шутя
Да Винчи, кущи Алигьери,
И всё, чем тешилось дитя,
Глазам и веря, и не веря.
Всё, что оставило рубец
На сердце, заставляя биться, –
Пусть отдалится наконец,
И в блеск зимы преобразится.

            1.

Заносит вьюга скользкий путь.
Спешит возок и вязнут сани.
Не может Меншиков уснуть
В дороге тёмными часами.
Не спят и дочери его,
На пальцы хладным паром дуют.
В окне не видно ничего,
Селенья бедные минуют,
Леса, заснеженную степь,
Холмы, окутанные снегом;
Вверху – белёсых тучек цепь,
Луна, измученная бегом:
Метель утихла и светло
На небе звёздочки мерцают.
Вот утро тихо наступает,
Несутся кони тяжело;
Петра любимец засыпает...
Ему не снится ничего,
Уснули дочери его
В платки укутаны по брови...
Как звоны с зимних куполов,
Дорожной погремушки зов –
Кандальной жалобы суровей...

            2.

(Сцена из всем известного кинофильма)

«Садись за стол, чем бог послал,
Любезный Александр Данилыч!
Как жив-здоров? Что приключилось
С тобой – из писем я узнал.
Ну что же, все под Богом ходим:
Сегодня куш, а завтра пшик.
Будь мал, да дорог золотник,
Не в сундуке, а в обиходе…
Не злись: Демидов не таков!
Я на тебя любя пеняю…
Вот я, к примеру, отливаю
И серебро, и пушки; нов
Мой способ, а моя монета
С лихвою обошла полсвета.
А ты? Что сделал для царя
И для отечества – благого?
Прожил, Данилыч, право слово,
На Божьем свете ты зазря».
Петра любимец поперхнулся,
Вино на скатерть потекло.
Легли морщины на чело,
Он как-то странно изогнулся,
Привстал и плюхнулся без сил:
«Покойный царь меня любил,
А я – его…», – И тут запнулся.

            3.

Что, Александр Данилыч, вдруг
Поводишь острыми плечами?
Не жжёшь свечи, от жалоб вьюг
Не спишь холодными ночами?
Где верный друг твой и жена?
Скажи на милость, где она?
Опалы не снесла безбожной?
В чужой земле погребена?
В какой могиле придорожной? –
Жена по милости Петра
И по его суровой воле...
Один сидишь ты до утра,
А вьюга воет... В дальнем поле
Уже звонят колокола.
И дочь Мария дорогая,
Царька обручница былая,
Жива ещё, не умерла.

            4.

Придворный конюх и капрал,
В беде живя наполовину,
Образования не дал,
Смышлёному отроду сыну.

Всучил пирожнику «сваво»,
Чтоб пёк он пироги и булки…
Нередко видели того,
Торгующего в переулке.

А пироги на всякий сорт –
С грибами, луком, чечевицей...
Приметил адмирал Лефорт
Его на площади столицы.

Сообразительный юнец
Не долго угождать учился, –
Из денщика он, наконец,
В «Петра творенье» превратился...

Дарован юный Петербург
Герою бранного Азова;
Ловить и слушать каждый звук
Его – Лифляндия готова.

Рукой причудливых судеб
И мановеньем исполина
Он вознесён, как некий герб,
От сдоб – до герцогского чина.

Теперь он статный дворянин
И князь Империи и Рима,
И в государстве он один
С Петром и зримо, и незримо.

Крушенье гетманских надежд,
Сраженье жаркое Полтавы, –
Всё в поле зренья зорких вежд
«Полуправителя» державы...

И души смердов, и казна
В его простецкой, хитрой власти.
Как будто Русь подчинена
Генералиссимусу счастья.

            5.

Покуда головы летели,
Катясь с кровавой плахи в снег,
Петра любимец в самом деле
Ни разу счастья не избег.

Гораздо меньшие проделки
Чинам вершили приговор,
И даже сущие безделки
Вели на плаху под топор.

Рубили головы; на дыбе
Годами оставляли тлеть
Тела, подобно мёртвой рыбе,
И кости, тощие как клеть.

Стрельцов казнили больше тыщи,
Везя в повозках, в две свечи...

Москва, гниющее кладбище,
Кровавые хлебала щи...

Клала на мачтовые сосны
Затылки голые стрельцов –
По пятьдесят, и на помосты
Вела кровавых мертвецов:

– Что, жив, Кирилл?
– Да жив, Никитка,
Вот только шея горяча;
Намокла в кровушке накидка,
И голова долой с плеча...

– Ну не беда! Пойдём походом,
Добудем головы врагов...

И шли стрельцы окрестным ходом
Под гуд и звон колоколов...

            6.

Мария Гамильтон прелестна
Вся в белом шёлке... К палачу
Сам царь ведёт её любезно,
Как к равнодушному врачу.

«Нельзя помиловать: закона
Целящий меч вперёд всего!»
Роняет голову горгона
На камни сердца моего...

Её за волосы подъемлет,
Целует в губы царь, потом
Бросает в грязь её на землю.
И осеняется крестом.

            7.          
 
Поставят в колбе рядом с немца
Прелюбодейной головой
Главу «убивицы» младенца
Молчать и плавать – как живой...

Всё пережил казны хранитель,
Карманник, грубо говоря,
Чужих расправ сторонний зритель, –
Казну и казни. И царя.
     
            8.

Событий таинство удвоив,
Немного времени пройдёт,
И будней дерево сухое
Листвой легенды обрастёт.
Широко дуб зазеленеет,
Задышит порами кора...
Любимец грозного Петра
Давно не потирает шеи...
Он с войском приступом берёт
Оплот предательский Мазепы,
Везде драгун его полёт, –
И конский топ, и храп, и пот...
И нет такого плана, где бы
Судьбы не знал он наперёд.

В столицу новую – и с марша,
В туманный город и сырой!
С царём братается фельдмаршал,
Стуча немецкой ендовой.
На брудершафт и за победу
Над Карлом, надоевшим шведом,
Парик проевшим – и потом
Над хитрым внутренним червём.
Они братаются, и фляжка
Походной водкой не полна.
«Целуй, Ижорский Алексашка,
Царя, окончена война!
Державе русской пригодился
Простой с капустой твой пирог!
Ну, пей, покуда не напился!»
«Напился б, царь, я, если б мог...»

            9.

Давно от пленницы ливонской
Молвы остался лёгкий след.
Давненько Марты нет Скавронской,
Невесты Меншиковой нет.
Зато Петру рожает сына,
И в залах нового дворца,
Пышна, цветёт Екатерина
Любимой куклою «отца».
И тут наш Меншиков на месте,
И тут он другу угодил.
Сказал: «прости» своей невесте, –
«Тебя я, Катя, так любил!..
Иди к царю и будь подругой
Ему во всём, везде, всегда...»
Поцеловал невесту в губы –
И отвернулся: «Вот беда...»

            10.

Как угасает к ночи море,
Великий государь угас.
И в Петропавловском соборе
Его отпели в добрый час.
Царица правит государством
Петровым тридевятым царством,
Где умный Меншиков – король:
«В императрицы? Ну, изволь...»

Как долго властью наслаждался
Придворный в мантии царя?
И как же глупо он попался,
Привычке злой благодаря!
В карман, распоротый камзола
Отправил триста он рублей,
Не донеся и до дверей
Петра, наследника престола.
И принц в четырнадцать годков,
С подачи нечисти дворцовой,
Услал «царя» и был таков –
Всего за сотни три целковых...

          ____________

Берёзов – город не велик.
Вокруг леса, сплошная тундра.
В дому бревенчатом старик,
Дубовый стол – и в склянке пудра...
Мария, старшая его,
Уж год прошёл – лежит в могиле...
Старик не помнит ничего
Из тех времён, когда был в силе.
По лавкам – дочери; в руках
У младшей спицы, а у этой
Расход записанный и смета
Церквы, что встанет на холмах...

Счастлив любимец государя
Берущий слёту города,
И на пиру в хмельном угаре,
В нагрудном золоте всегда;
Легко бросающий червонцы,
Легко берущий из казны,
И просиявший, словно солнце
На небе царственной весны.
Счастлив поднявшийся из праха,
Опорой ставший крепостной,
Кого чурались дыба, плаха
И жаждал титул наградной.
Чьей вдохновлялся царь любовью,
Кого, как совесть, он хранил,
И тот счастлив, кто малой кровью
За славу – ссылкой заплатил...

Но чем убит старик счастливый?
Полузакутанный в тряпьё?
Зачем сидит он молчаливый,
Не славя счастие своё?
О чём молчит? Зачем тоскует,
Не спит и бредит до утра?
Зачем мечта ему рисует
Столицу юную Петра?..

15-17 июня 2017