«Спичка, сотвори же, поскорее, собою огонь!
Сотвори, и так освети мне замерзший город!
Сотвори, и освети снег, и возле бордюров лёд.
И постамент освети, на котором темнеет конь.
И бронзовый блеск его, и вверху чёрный ворот
всадника, которому на металлом залитый рот
иней лёг, - озари! И там, где небосвод проколот
насквозь мечом его, - звёзды согрей и так пот
холодный мой иссуши, когда свет, словно молотударит в темя, в котором тягучий темнеет страх.
Потому, что память тверда и этот гудящий пыл
её не утолён никогда. Она костенеет и в статуях
школьных друзей за партой, густеет в письменах
тетрадей, и зимней рекой хранит вензеля чернил.
Леденеет в обрывках снов, индевеет там в оратаях
над пашней. На пологих холмах, где белых кобыл
серебрит Луна - их стирает, над ними птиц и их
птенцов - мертвит. Там в домах потолок остыл».Так просит, стоя зимой у пирса, глядя на речной
торос и за ним ещё на один торос, где размолот
заструг в муку, - человек. Он – один. Словно ил,
ветру в такт, перебирает в памяти он: от печной
золы след на языке и то, как её вкус утоляет голод.
И как забытый хозяином пёс возле подъезда выл.
И как в потасовке стеклом был живот распорот.
И как рыбак в темноту на льдине разбитой плыл.
Там пропал, и потом не вернулся обратно в город.«Жизнь - она вся, со всем прошлым своим война!»
Карандаш его и жарким июлем долго рисует зиму.
И штрихует тонкий грифель мелкой и серой сеткой
слева направо: вот дерево, дом, но за ними - стена.
Цветом все они ближе не к первому снегу - к дыму.
И уже не спастись и за цветущей, душистой веткой
от такого огня: ни ему, ни озёрам, ни в них чилиму.
Тогда на щеке, даже из родника вода, оставит едкой
щёлочи след, что стекает уже не по лицу, - по гриму.«Потуши это пламя, спичка, и после зажигай своё!
Чтобы не липнущей паклей, но светоносной нитью
нерв тело шил, и собой чтобы так связывал крепью
с чёрным зрачком, что вплывающее в него жнивьё
под красным солнцем, открывалось так им наитью.
Вихрям, чтобы и волну - волной, и степь - степью
стало легко называть, и готовить себя к отплытию
в места, где слова и вещи – снова равны, где цепью
в лодках не гремят, и где уже не спешат к открытиюкасс, не бегут от дождя, и номер простой такси,
для поездки в аэропорт, не вспоминают срочно».
Там память подобна реке, что прозрачной рябью,
словно звукоряд фортепьянный от «до» до «си»,
слово «нет» - в слово «прости» переводит точно.
Чтобы вызвать, как солнцем в зеркале, хлябью
сокрытый, крик от обиды на всё то, что прочно
связано между собой: на берега, в астролябию
зрачка вписанные, и с ними - на облака и на очнос ними дельтаплан, который парит туда, где сырт
разделяет два русла. Над ними, у склонов шихана,
овсяницы алость, седины ковылей и яснотки синь -
россыпи. С этим криком - вкус молока, как спирт.
И с этой обидой сердце быстрее, чем бег джейрана
колотит, и потому готово стать холодней, чем линь
возле дна, и только и ждёт, что под грядой бархана
грядущей, камнем встретит свою последнюю стынь.
Иней на скелетах козы и на жёлтых костях барана.«Подожги этот крик, вода, - в горле! И в бензин
обратись! Пищевод спали, словно сон глаголом!
Алфавит раскали, расплавленной лавой строфы
влей его под язык, веру дав, что вереницы корзин
на базарах и ребятня, увлечённая баскетболом,
и шорох юркой ящерицы, под токование дрофы, -
отогреют и мысль, и слог, в зобе стоящий колом!
И лишь тогда возможно, как археолог в шурфы,
в самое дно своё заглянуть, словно луча уколом.Чтобы аз и ять - зёрнами, в донной той темноте,
умирая, - небесами, соснами, тропинкой, рожью
оставались после - за другой стороной сетчатки.
Чтоб, продолжая дыхание, давая простор тесноте
тела, - в нём с болью счастливо жить и с дрожью.
Чем сильнее дрожь, тем греют теплей перчатки.
Тогда на белый песок и в стылую нору берложью
пути равны, и на волнах след ступни отпечатки
оставит, и голос песнь пропоёт этому бездорожью».15.08 2021 – 20.09.2025.