На картину Джорджоне (Тициана) «Пастушок с флейтой».

         ***

Мальчик на холсте старинном. Он пастух, и он же воин,
и мечтатель с робкой флейтой, что насвистывает сны.
Что же твой покой смутило, что задело за живое,
чем живешь, о чём ты грезишь и грустишь, крестьянский сын?
Или ты переодетый отпрыск знатного вельможи?
А, возможно, на картине явлен маленький облат,
чья свистулька напевает монастырским козам: Боже,
Боже святый, милосердный, ниспошли для наших стад
тучных трав и рек молочных, и урочный век смиренья,
и, конечно, зычных розог для паршивых в стаде коз.
Мальчик думает, а глубже – чувств его столпотворенье,
и в руках застыла флейта, как застыл немой вопрос.  
Сколько тяжести свинцовой в узловатых детских пальцах,
сколько грации в легчайшем повороте головы.
Он гадает: что такого пожилой тиран в палаццо
ныне снова замышляет, и какой дурман-травы
он припас теперь для паствы? Так играй же сон свой, флейта,
всем играй, кто может слышать. Не сдавайся, не таись.
Канет всё, уйдет бесследно в ил, в песок зыбучий, в Лету,
кроме музыки, в которой воздух с кровью, то есть, жизнь.
Длится, длится век безумный, век безбожный, век бездомный.
Жатва тьмы и разоренье, смрад и прочий реквизит.
Но художник, занавесив захолустье темным фоном
на холсте, нам дал свободу всё себе вообразить –
пристань в дымке, луг медовый, отчий дом и град небесный,
неизбывным чудным светом весь пронизанный насквозь.
И насвистывает флейта пастушка над белой бездной
возвратившееся детство нам, живущим на авось.