Всё то, что называется судьбой

                     ВСЁ ТО, ЧТО НАЗЫВАЕТСЯ СУДЬБОЙ

                      (  Краткий автобиографический очерк )

  Появился я на свет в пору крепких сибирских морозов 21 декабря 1947 года на Алтае, в городе Бийске.   Своей малой родины не помню, ибо покинул её трёх лет от роду. Вернее, помню, но всё это безвременные живые картинки, где появляется почерневший от времени двухэтажный дом, заросший буйной травой овраг, пустынная пыльная дорога. И в этих картинках неизменно царит лето с ослепительным солнцем, от которого хочется чихать и смеяться.

  Семья наша вела, если можно так сказать, кочевой образ жизни, так как отец мой, кадровый военный ещё с довоенной поры, часто менял место своей службы. Во время учёбы отца в академии имени Фрунзе мы жили в Москве, затем объездили весь европейский Север, жили в Архангельской области, затем в Карелии. Во время школьных каникул нас с братом отправляли на родину матери в Тульскую область, на станцию Мордвес, где нас привечали дед с бабкой. С этим местом связаны самые тёплые и солнечные воспоминания моего детства и ранней юности. Мордвес навсегда мне запомнился своим неторопливым бытом, шумом летних базаров, вкусным хлебом, громыханием поездов, широкими полями с перелесками, ласковой речкой и прудом. Я всегда с нетерпением ждал каникул, чтобы вернуться в этот родной край к моим бабушке и дедушке Филатовым.  В Мордвесе я, насколько мог, постиг глубинную Россию с её простыми и в то же время, непростыми, людьми. И как бы ни проста была жизнь в те далёкие времена с её непритязательным, а порою бедным бытом, всё самое лучшее о России я впитал именно в этих краях.
  Счастливая моя юность закончилась в Карелии, в городе Петрозаводске, где в 1963 году я окончил девятый класс специальной математической школы. Математический уклон образования, тем не менее, не вытравил из меня уже проснувшуюся во мне тягу к написанию стихов.

  Писание стихов – дело не нарочное. Когда говорится «искра божья», можно предположить, что речь здесь не только о таланте, то есть степени, но и наваждении. Человек возжён. Об этом же материалист сказал бы, что в космосе человеческого организма и сознания так уж разместились светила. Именно такой «парад планет» обычно приходится на человеческое отрочество и юность. Там начинаются стихи. Иногда это продолжается всю жизнь. Был ли я таким исключением, когда в шестнадцатилетнем возрасте из случайного полудетского сочинительства вступил в пору постоянного писания стихов? Все тогда было в помощь этому: и сам нежный возраст, и юношеская влюбленность, и перенасыщенная романтикой природа Карелии, где я жил в то время. И эпоха на дворе стояла весенняя, поэтическая – «оттепель». Вся держава полнилась стихами – новые поэты, возвращенные поэты, зарождающиеся поэты… Как многое нравилось и как на многих хотелось быть похожим. Манила мировая скорбь, как это бывает в юности, и грустно становилось, что не было своей скорби. Ждать же ее оставалось недолго. Ищущий да обрящет. Судьба распорядилась так, чтобы проснувшееся во мне наваждение стиха теперь существовало не благодаря, а вопреки всему. Скорби же отмерилось вдосталь и так надолго, что в ней терялся горизонт отпущенной жизни.

   А настоящей жизненной трагедии ждать оставалось совсем недолго. Знойным летом, а именно 4 июля 1964 года, в счастливую пору каникул во время купания в одном из прудов в Сокольниках (нырнул с разбега, пруд оказался мелким) я получил серьёзную травму позвоночника. Меня, шестнадцатилетнего, неподвижного, «Скорая» с сиплой сиреной доставила в мрачное старинное здание московской первоградской больницы.

  Спасибо моей спортивной юности, моей тренированной  плоти, родителям с их бессонными ночами – судьбе и молодости было угодно, чтобы я выжил, поломанный, но живой и верующий в жизнь. Трудно выживалось мне в одиночной палате. И когда после полугода предсмертного забытья мир проступил в очнувшемся сознании со всей своей неумолимой правдой, не слезы полились ему навстречу. Всё те же столбцы. Отказывающаяся подчиняться рука не в силах была держать карандаш, который приходилось привязывать, а строка дерзила и все пыталась воспарить над безысходностью.

  …А стихи начались давно. Впервые я зарифмовал слова и назвал это стихами лет в десять. Но серьёзно, насколько это можно назвать, я начал писать с пятнадцати лет. Вот тогда я и написал стихотворение о Карелии, которое через год было опубликовано в «Комсомольской правде».  

  Так с чего начались стихи?  Никогда не был домоседом и меланхоликом. Так как отца по долгу службы переводили из части в часть, мне нередко приходилось менять школы. Нужно было постоянно самоутверждаться среди одноклассников. Довольно рано понюхал табаку и глотнул горькую. Но при всём этом я умудрялся жадно читать, учился музыке. В ту пору у меня было много привязанностей и любимых занятий. Очень любил собак. Была у меня Каштанка, простая дворняга, но такая умная. Я уходил с ней подальше от людей, читал ей стихи, и плакал. Она всё понимала.  Любил лошадей, купал их в речке, хорошо сидел в седле. Когда переехали в Карелию, полюбил природу этого края, его леса и озёра. Ходил с друзьями в дальние походы по тайге.  Начал серьёзно заниматься спортом – лыжами, спортивной гимнастикой. Имел разряд по этим видам спорта, а впоследствии стал чемпионом Петрозаводска по вольной борьбе среди юношей.

  Любимым героем моей ненасытной юности был джеклондонский Мартин Иден. Именно в нём сочетались сила и любовь к жизни с жаждой к знаниям и творчеству. Ницше, сверхчеловек – этого я уже тогда не принимал, но уверовал, что жизнь – это захватывающая борьба.

  Но некая раздвоенность во мне присутствовала. Наряду с грубоватостью во мне всегда было что-то вроде сентиментальности. Вот потому-то и поэзия моя началась с Есенина. В нём я нашёл созвучное мне сочетание чувствительности и ранимости с буйством и драчливостью, и всё это русское, и всё это укачивает и опьяняет. И как трудно уйти здесь от подражания. Были потом Блок, Мандельштам, Пастернак, но подражать я уже не умел. Не потому, что быстро нашёл своё лицо. Нет. Просто после многих лет версификаторства верх взяла потребность не просто писать, а потребность выразить себя.  

…После почти годового пребывания в больнице я поселился с родителями в подмосковном Солнечногорске. Обычная же моя биография в дальнейшем выглядела так. В 1969 году я заочно окончил одиннадцатый класс и поступил на заочное отделение Московского института иностранных языков им. Мориса Тореза, который окончил в 1975 году. Работал инженером-переводчиком в Министерстве местной промышленности. И, конечно, продолжал писать стихи.

  Позднее я довольно хорошо изучил англоязычную литературу, которую читал в оригинале.  Эта литература, всегда с оттенком некого скепсиса, постепенно отучала меня от ложного пафоса и красивостей.  Книги мне привозили из Москвы, из библиотеки иностранной литературы. Вспоминаю такой случай. Один из моих друзей, который привозил мне книги, забыл в метро книгу Моэма «Бремя страстей человеческих» канадского издания.   Для меня это было настоящей трагедией. Меня исключили из читателей библиотеки. И тогда я обратился через свою знакомую к Виктору Борисовичу Шкловскому с просьбой о помощи. Везло же мне на хороших людей! Шкловский пишет письмо своему другу, профессору Брайтонского университета Робину Миллеру, и тот присылает ему эту книгу и именно канадского издания. Я был восстановлен читателем. Виктор Борисович прислал мне письмо, где написал, что я могу к нему обращаться всегда, если будет плохо.  И вообще я удивляюсь той человеческой доброте и отзывчивости, которую в наше прагматичное время трудно представить. Вспоминая все тяготы и неурядицы прошедших тех лет, я вижу, в основном, всё то доброе и светлое, что окружало меня в моей трагической ситуации. Это и институтский коллектив, и просто хорошие друзья. А так как жизнь свою я не представлял без поэзии, с особым теплом вспоминаю тех профессиональных поэтов-литераторов, которые поняли мою поэзию и поддержали меня на тернистом пути литературной жизни. Это Николай Старшинов, Марк Соболь, поэт-фронтовик Александр Балин, Станислав Лесневский.   

  Помню  морозный декабрь 1979 года, когда в Софрине состоялось Московское совещание молодых литераторов. Вспоминаю происходившие здесь споры и обсуждение стихов; ещё молодые лица участников нашего семинара и молодую же категоричность… Стихи мои были рекомендованы совещанием к изданию, и в 1980 году в издательстве «Молодая гвардия»  вышла моя первая книжечка стихов «Листобой», которая получила специальную премию как лучшая книга  молодого автора. И какое было внимание к молодым поэтам – мне прислали поздравительную телеграмму от издательства, а премию приехали вручать Николай Старшинов и директор издательства. Именно с «Молодой гвардией», как с первой любовью, связаны у меня самые тёплые чувства. Здесь, в альманахе «Поэзия», ещё в 1976 году появилась первая, значительная для меня подборка стихов, и наши чувства приобрели как бы взаимность.

  Вторая моя книжка «Август» вышла в изд. «Современник» в 1985 году, промаявшись в издательстве около  десяти лет. Это почти норма. Много нервотрёпки было связано со всеми техническими и идеологическими рогатками тех лет, стоявшими на пути публикаций стихотворений. Впрочем, опасно сетовать на некоторые затяжки. А не позволяли ли они дозреть недозревшему? Наверно, в этом есть своя жестокая правда творчества: всё проверить временем, но с ним, проходящим, что-то утрачивать навсегда.  И сказанное выверится жизнью, а там… «как слово наше отзовётся». 

  В 1990-м году в издательстве «Советский писатель» вышла книга «Птицы под дождём», а потом были другие книги и значительные публикации в центральных  журналах «Наш современник», «Москва», «Юность», почти ежегодно в сборнике «День поэзии», в различных альманахах и антологиях, в том числе в антологии «Русская поэзия. ХХ век». В 1989 году был принят в Союз писателей СССР.

  В 2006 году стал дипломантом третьего московского Международного конкурса поэзии «Золотое перо»  в номинации «Лучшее лирическое стихотворение».

  Поэзия… Как ни бывает красив её окончательный результат, само занятие этим искусством – это отчасти каторжный труд, требующий большого душевного напряжения. И всё же поэзия всё искупала. Стихи дарили мне новых друзей, стихи помогали жить, страдать и любить. Благодаря стихам я познакомился с той, которую полюбил, и которая стала моей верной спутницей жизни и Музой.

1980–1995–2009 гг.                                                                   Виктор Гаврилин.