Апрель. И жизнь неотвратима,
как убывание её...
А на дворе упадок Рима,
и даль изношена в тряпьё.

И не припомнишь, что за роскошь
сгубила нас, а мы живём.
Для воробья оставим крошек,
и нам воздастся соловьём.

Воздастся... И набухнет семя
по норам, узким и сырым,
поскольку не прервётся время,
и встанет злак. Но рухнет Рим.

И пусть, сверкнув, своя Помпея
заснимет озарённых нас,
когда, над буднями корпея,
мы разменяем смертный час!


* * *


Во хмелю апрелей струн ли переливы,
или кто-то тростью водит вдоль оград...
От любви несчастной до любви счастливой
два пролёта жизни, а потом - назад.

Словно вдох и выдох. И опять к истоку -
как в томленье детства, в сирость старика,
где любой одёрнет. Всё-то лыко в строку,
и не удаётся потому строка.

Мы свои не хуже годы распинали
и земной без проку торопили путь,
и от ожиданий до воспоминаний
скоротали радость, не успев моргнуть.

И последним утром брызнет свет слезливый,
в чьих лучах качнётся смерти колыбель.
Обоймёт усталость - ночь была счастливой,
и уже не выспать этой жизни хмель.