1940-й год и дальше

И Даладье и Чемберлен
задобрили задир.
Тевтон, забывший про Верден,
опять пошил мундир.

Весь Мир наполнил вой гиен
и грянул гром мортир.
Германец был не шоумен
и приглашал не в тир.

За срок дальнейших перемен
пальбой вскипел эфир.
Лишь только слабенький рефрен
смог спеть французский клир.

И, струсив, старенький Петэн
запрятался в сортир.
Но Черчилль - мудрый, как Тюренн,
спас Лондон и Чешир.

Его пленяли Суверен,
имперский вековой порфир
и каждый древний гобелен
и Мильтон и Шекспир.

В его руках дрожал безмен,
но чёток был ориентир.
Знаток трагедий и сатир,
он гордо не терпел измен.

Он храбро слушал рёв сирен.
Он, как лихой аркебузир,
готов был встать за капонир
и не клонил колен.

Он гнал строи стальных мурен,
как самый меткий бомбардир,
заткнув места опасных дыр
у всех британских стен.

Он был смешон, как Тартарен,
и грозен, будто древний Кир.
Он пил коньяк, а не кефир.
Был даже в этом рекордсмен.

Бесовской силе - не кузен,
он знал, что враг его - вампир
и, если тянет на буксир,
пусть лучше пьёт пурген.

У гладиаторов с арен
судьба - один кровавый пир,
вся слава - только звон секир,
вся жизнь - один суровый плен.

Он видел зорче, чем Рентген,
что с ним, плечо к плечу, Батыр,
чей трон - подоблачный Памир...
Но вся земная слава - тлен.

(То был особый супермен -
слыхал не только пенье лир, -
чей путь - не чёток, как пунктир,
да не сыскалось Рыцаря взамен).