Когда Геракл возлёг на красный ад огня,

то раскалилась плоть и распахнулись вены,

и смешанная кровь Зевеса и Алкмены

по брёвнам потекла, в два голоса звеня.

Кровь матери земной, истошна и синя,

переполняла храм шипеньем терпкой пены,   

а кровь отца лилась и оживляла стены

мелодией небес, как жидкая броня.

Все тяжкие труды и вся земная слава

тускнели, выходя из горестного сплава,

в котором человек, разбавлен божеством,

плотнел, и прозревал, и меж обеих родин

впервые был собой, ничтожен и свободен,

и сломан сам в себе, как в зеркале кривом.