Бриз в Городском саду. Щемяще пахнет морем.
Журчит фонтан. Театр. (В сей храм всегда аншлаг!)
О, кто же у властей сейчас в таком фаворе,
что строит в Горсаду то ль офис, то ль кабак?

Шагреневый недуг кукожит парки, скверы,
и тошно, впору выть, от этих новостей,
поэтому властям в сердцах всё меньше веры,
всё больше в душах гнев на выверты властей.

Мне Ялты не узнать, всё меньше в ней деревьев.
(О, вирус нелюбви! О, алчный в душах зуд!).
И гибнут по стране посёлки и деревни,
а с ними заодно поля и нивы мрут…

В наш заповедный лес повадились стройбанды,
растут коттеджи там, им по фигу запрет;
в окрестностях уже не встретить вам лаванды
и виноградники  сошли  почти на нет.

Я прихожу в Горсад, бриз пахнет морем свежим.
Весна. Цветёт миндаль. В причалы бьёт волна.
Стеная и крича, летят вдоль побережий
взволнованные чайки дотемна….

На набережной я стою, кляня порядки,
и здесь совсем не тот, который ждёшь, уют.
Подумалось: уже суют и Богу взятки –
часовни вон растут, где деньги достают?..

Приморский парк почил, как говорится, в бозе,
здесь в юности познал я мёд любовных мук,
и тянется строка к презренной горькой прозе,
поскольку меньше всё поэзии вокруг.

Кто этот деловой, что лезет в центр нахрапом?
Хозяин жизни кто? ( Он чтит какой устав?).
О, рушилась страна, а он всё хапал, хапал,
из мародёров он – и суть его и нрав.

Над Ялтою висит смог века нуворишей
и бриз бессилен тут – есть у него предел.
Вот отцветёт миндаль, настанет время вишен,
да где они? Ну, где?..

Их Чехов уж отпел…