Лето быстро прошло, словно юность, мелькнуло – и нет,

от бравурной музыки осталась то ль малость, то ль милость,

весь оркестр замолчал и ведёт своё соло кларнет

так тоскливо и жалобно, что даже флейтам не снилось

Я-то тёртый калач, я привык к алгоритмам земли,

мне смешон Кашпировский, фигею от придури Глобы,

я и сам-то не раз оставался подчас на мели,

и не мне привыкать к маргинальности дней узколобых.

А в бачках два бомжа промышляют активно весьма,

их пакеты гремят  пустотелой посудой при этом,

и легко паучок на рукав мой садится – письма

от тебя, говорят, это верная очень примета.

Лето кануло быстро, но это в порядке вещей,

побежали по морю барашки, сшибаясь за молом;

я поеду на Днепр ловить золотистых лещей,

я солить буду рыжики скифским (ну, крымским) посолом.

Бабье лето придёт, вспыхнет скумпия красной листвой,

и дожди зашуршат по реликтовой буковой роще,

я пойду к водопаду знакомой тропинкой лесной,

чтоб послушать его ликованье воспрянувшей мощи.

А когда улетят журавли, в небесах отрыдав,

и пойдут сейнера за хамсою  к азовским пределам,

я, конечно, признаю, что был не особенно прав

в моей грусти о лете, но тут ничего не поделать.

Ничего не поделать, что дети в России живут,

ничего не поделать, что к ветру закат, если розов,

и летят лебединые стаи сквозь весь Тарханкут,

чтоб на Южнобережье укрыться от смертных  морозов…