Н.

Пётр и Павел день убавил.
Светлячок летит без правил.
Кто-то умер в этот миг.
Может, это был лисёнок,
может, это был лесник.

Я лежу в траве, так надо,
в темноте, почти что, сада,
надо мною ель - как ель,
у меня одна цикада,
не цикада, а свирель.

Кто свистит и кто стрекочет -
времени ценить не хочет,
потерять боится нить.
Он, как кречет, рвёт и мечет,
если чуть поторопить.

В полдень окна бьют тарелки.
В полночь тик-так это стрелки
тихо движутся в траве,
тише газовой горелки -
хорошо, их только две.

Но к рассвету их стаккато,
пиччикато, пиццикато...
- О, не заходись, поэт!
На безмолвный виновато
смотришь снизу силуэт:

это ель моя, с наклоном,
нечувствительна к уронам,
тем похожа на старух,
что не внемлет метрономам.
Это абсолютный слух.

Говорю вам: Пётр прибавил,
а убавил точно Павел.
Было медь, а вот и жесть,
а потом заря и пепел
кроме жизни-смерти есть.