Вирус периферии

Русский путь

Русский путь не сулишь и врагам:

то завалы, то гиблая яма...

Догорает нелепый Сезам,

горький дым волочится  упрямо.

 

И, как прежде, лукавый причёт

утешает народ погремушкой,

разевая бессовестно рот

перед каждой бесовской игрушкой.

 

Лишь " бессмертные звёзды Руси"

по снегам разливают сиянье-

ты ответа у них не проси-

слишком тягостно это признанье.

 

Ворон

Он бросил писать на сегодня.

Серебряный век… Золотой…

А ныне какая-то сводня

ведёт его слабой рукой.

 

По высям людского безумья,

по хляби стоячих болот,

где тонет как будто спросонья

его одичавший народ.

 

Сладка ли земная забота?

Крупица земли тяжела.

Мы тащим, умывшися потом,

свои « земляные дела».

 

Не спросишь у ворона каши-

он в тёмное небо летит,

крылами его он запашет,

он «Аве Мария!» кричит.

 

Вот ближе клокочет с презреньем,

свои нарезая круги,

хранитель небесного пенья

в краю, где не видно ни зги.

 

И силы уже на исходе,

и краток небесный полёт,

а голос его на свободе

куда- то зовёт и зовёт.

 

Трубит, разрывая ненастье,

в призывный свой рог роковой-

посланец небесного счастья

с извечною чёрной каймой.

 

Шуми, черёмуха…

Шуми, черёмуха, усталостью вершин,

в твоих ветвях есть небо для обзора

и долгих дум средь бледного простора

о неизбывной бренности картин.

Холодный ветер рвёт на паруса

твои одежды, осень замыкая,

но если здесь и есть подобье рая,

то миг короткий – час иль полчаса,

когда нам просияют небеса.

А дальше снова морок настаёт –

как повод для душевного расстройства –

чреда забот обыденного свойства,

давая мыслям свой привычный ход.

 

Вдали уж огрызается зима…

И выстилает путь, совсем не дальний,

и наши помыслы ничуть не идеальны:

что уголь не засыпан в закрома,

торчит в глазах колодою печальной.

И дверь гнилая, сдвинувшись с петель,

Рычит и воет, как подбитый зверь.

А мысль одна: дожить бы до весны,

когда страна гламурит и хохочет,

и бьёт в колокола…А как захочет ,

сдерёт с тебя последние штаны

под знаком и забот, и новизны.

А, впрочем, всё – привычная мура,

но точит  нас упорно, год от года.

Уж, видно, такова у нас порода,

которую не лечат доктора.

И Рильке, описав к Аиду путь,

лик Смерти начертал (не что–нибудь),

а Бродского мятежная душа

здесь каждый шаг подхватит не спеша,

впадая в эстетический запой,

что, верно, сделал бы и кто–нибудь другой.

 

Но кто же наши меряет шаги,

что в ад ли, в рай ли направляют стопы:

больные ноги, грязь и сапоги -

всё в центре «упакованной» Европы?

А всё-таки – великая держава,

которая держать себя устала,

желая ношу тяжкую свалить

на всё ещё живую инвалидь.

Родного газа синий огонёк

всё удаляется  магнитом новой жизни.

- Стремитесь, дети, послужить Отчизне…

И мы старались, волю сжав в комок…

Тут Короленко как не вспомнить речи:

плывём без устали, а всё-таки далече…

 

Зато весна, весна… Подъемлем флаги!

Тюльпана лист пробьёт осенний хлам,

и соберутся все мои «бродяги» -

шум, писк, и хлопанье, и гам –

все восклицанья радости при встрече…

Здесь каждый словом ласковым отмечен,

и человека голосу внимать -

для них всегда такая благодать!

 

Антропософия- прибежище для нас,

когда людьми и Богом позабыты,

мы плачем у разбитого корыта

и призываем свой последний час.

Но малая семья собратьев наших

сбирается у края бытия,

мы вместе пьём из сокровенной чаши,

Нам мягким пухом кажется земля…

 

И счастлива в компании такой

себе я позволяю быть собой.

 

Зимовье

Наш козлик не обрадовался снегу:

уж не отдашься радостному бегу

среди травы и сладостных кустов-

всё непонятный затянул покров.

В его глазах смятение, тоска,

и не прельщает ветка ивняка.

Он никогда не видел снега даже…

Попробовал ногой в чистейшей пряже

ступить в безвкусный липнущий кисель-

обжёгся холодом, невиданным досель.

И бросился в сарай, нырнул в нутро,

где так спокойно и всегда тепло.

Кудряшки сена медленно жуя,

осмысливает смену бытия.

Или уткнувшись в пазуху мою,

смежая веки, дремлет, как в раю.

 

А кот, вскочивши на плечо ко мне,

владенья объезжает на коне.

Ему- то снег такой совсем неплох:

его он отряхает, словно блох,

старательно со шкурки влажно плотной

и веселится с нами беззаботно.

То забежит вперёд по тропке снежной,

на спинку опрокинется небрежно,

руке доверив мягкий свой живот,

и ласки непременной чутко ждёт.

 

Вот так проходят дни, за часом час,

и  это время наше и для нас…

Здесь всё худое пролетает мимо:

хранит нас Бог от злобы и экстрима.

Лишь к зрелости прозревшая душа

познала рай и скудость шалаша.

 

Нежданная «родня» прибилась к нам,

мы с нею делим «блага» пополам.

Нас жизнь свела на этом белом свете,

мы друг за друга  вроде бы в ответе.

Наверное, впадаем в детство мы?

А может, возвращаемся из тьмы?

 

Слепая мать

Ах, мама, мама, рядом жили,

а я к тебе всё шла и шла

по бесконечным пересылам,

из Малых Ям до Покрова.

 

Сидишь и ручки на коленях,

с улыбкой детской на губах,

потусторонним гладишь зреньем

детей, потерянных впотьмах.

 

Всплакнешь и сразу забываешь,

что внучек «выжил из ума»:

теперь тебя совсем не мает

сума его или тюрьма.

 

Пока судили да рядили,

варили кашу с молоком,

он, нахлебавшись отчей пыли,

пошёл по жизни босиком.

 

И  чьи-то вязкие тенёта

 его опутали права…

Ах ,мама, мама, душно что-то…

Как я-то до сих пор жива?

 

А ты торопишься, родная,

поведать мне, что без нужды

живёшь, на Бога уповая,

и славишь все его плоды.

 

Смотрю в глубокие глазницы:

не страшно, не бросает в дрожь,

когда в луче своей  денницы

умершей Ниной назовёшь.

 

Забыты имена и годы,

забыта жизни маята,

лишь непонятною свободой

трепещут слабые уста.

 

И твоему «безумью» рада,

под вечер, в майскую теплынь,

несу тебе сирень из сада

с оттенком сизым, как полынь.

 

Предчувствие

В хрупкой нежности сердце истлело-

не пробыть, не прожить налегке,

позаброшено праздное тело,

и душа голосит  вдалеке.

 

Вечер близится. Тучи пылают

отголосками прежних миров,

надвигается глыба немая,

пригибает наш маленький кров.

 

Спит малыш, золотой подорожник,

на тяжёлой ладони земли,

что же так напряжённо тревожны

суетливые ножки твои?

 

В цыпках руки: обрыскал канавы,

строил мост, наводил рубежи,

беспокойный хранитель державы,

у своей сокровенной межи.

 

Он устал, мой малыш- созидатель,

мир латать - непростое кино,

помоги ему, Боже - создатель,

сохранить, что разрушить дано.

 

Сколько тяги на детские плечи!

Время смутное выпало нам.

Время жжёт раскалённой картечью,

время жить, время плыть по волнам.

 

Прожит день. Обгорелые тучи

всё идут, наклонясь головой,

в край чужой, обнажённый и жгучий,

где не пахнет землёй и травой.

 

Вирус периферии

Снег сыпучий и дремучий,

чтобы, как уж водится,

окропи меня на случай

кистью   Богородицы.

 

Метку белую на лоб

положи нечаянно,

заверни в глухой сугроб,

колыбель печальную.

 

И чтоб ветры пели над

русской беспредельностью,

и снега летели в лад

С этой грустной вечностью.

 

Берега вы, берега,

зыбкие, кисельные,

здесь  то  чудо, то пурга -

море беспредельное.

 

Затянуло тусклой мглой

пепелище серое,

и не взвоешь пред судьбой:

что тебе я сделала?

 

Тот цветаевский напев

о  железо крошится -

не оплакать, видно, всех

жёнам-мироносицам.

 

Всех убогих и больных,

жаждущих пророчества,

да и прочих, и иных -

пташек одиночества.

 

Пойте ж, ветры, под пургу,

как вам и положено.

Что осталось на бегу,

не сорвёшь и с кожею.

 

Жизнь как сон

                Судьбы вы, судьбы, с лица непригожие,

                треплют вас ветры, лихие, тревожные.

 

Ручеёк в овраге. Старенький плетень.

От берёз высоких  на пороге тень.

На крылечке бабка - думает иль спит,

рядом на ступеньке умный кот сидит.

Что-то шепчет бабка истово, до слёз,

чтобы ветер  крышу с дома не унёс,

чтоб ручей не высох, чтоб трава цвела-

вот и все земные бабкины дела.

 

Одинокий домик весь в снегах стоит.

На лежанке бабка – дремлет или спит?

 

Заполошной стаей налетят грачи,

встрепенётся бабка на своей печи.

Огород копает. Тяпает косой.

Умывает ноги светлою росой.

 

А на небе ясном солнца каравай.

Выходи навстречу да не унывай.

 

Утомится, сядет под берёзку, в тень,

в карусели веток утопает день.

Грабельки в сторонке, рядом, под рукой.

А вокруг нездешний вековой покой.

Поднимает бабка сонные глаза,

светит сквозь листочки неба бирюза.

Золотистой рябью воздух весь дрожит,

ручеёк в овражке сказки ворожит.

Хорошо да ясно- только песни петь,

да за песней нынче нелегко поспеть.

 

Речка-невеличка, чуть блестит вода.

Жизнь что эта речка - утекли года.

К Муромской дорожке тропка заросла,

в трёх соснах бродила - друга не нашла.

Насвистели птицы долгие пути -

так и шла  к нему бы - только не дойти.

Всё родное близко, всё - рукой подать,

а душа далёко - больно вспоминать.

Куколка – дочушка - красный сарафан,

на погосте старом ивы да бурьян.

Стаяла, как свечка, не уберегла -

отгорело сердце - пепел да зола.

 

Золотые мухи падают с берёз,

снится бабке долгий солнечный покос,

видится утешный, несказанный свет.

Отдыхает бабка: то ль жива, то ль нет?

 

Замыкает время свой привычный круг,

собирает бабка всех былых подруг.

И поются песни, и ручей журчит,

А от жизни кончик, да и тот горчит.

 

Осень в доме. Тихо. Жёлтая пыльца -

на погост дорожка - прямо от крыльца.

 

Дни

 

Люди не думают о смерти-

поглощены заботой о жизни.

Вот почему смерть приходит внезапно.

Чем ниже ценишь жизнь,

тем выше цена каждого дня.

                              Лао  Цзы.

 

Дни следов не оставляют

на земле и на песке –

то бегут, то просто тают

в синем облачном пике.

 

То плетутся черепахой,

позабыв про все дела,

становясь золой иль прахом,

дни, сгоревшие дотла.

 

Утопают в бездне света,

дремлют в зелени вершин,

в снах бессребреника лета

всё кроят на свой аршин.

 

Позаброшенные где- то

на далёком пустыре

вспоминают до рассвета

бывший свой  парад-алле.

 

Дни-пылинки, дни-соринки,

хоть мелки, но колют глаз,

дни подсказки - невидимки,

что хранятся про запас.

 

Кучи дней, толпа толпою

одинаковых примет -

ощущенье никакое:

всё на ощупь, на просвет.

 

Исчезают в искрах ночи,

меркнет звёздная  канва.

С каждым днём твой путь короче,

ненадёжнее права.

 

То ль во сне, а то ли в яви

дни пройдут, оставив след

на незримом матерьяле,

но тебя в них больше нет.

 

Вера Тугова, 2019

Сертификат Поэзия.ру: серия 2017 № 147691 от 28.11.2019

0 | 2 | 789 | 17.11.2024. 16:45:42

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []