Рут Падел. Дарвин. Жизнь в стихах. Даун (5 частей) (из гл. 4. Эмма )

                             

                                        ДАУН

                                          - 1 -

                        КРАЙНЯЯ ГРАНЬ МИРА

В июле 1842 года они отправились смотреть дом, который стал их новым домом. Даун-Хаус недалеко от деревни Даун, в графстве Кент.

Мэри Дарвин родилась 23 сентября 1842 года, умерла 16 октября и была похоронена на церковном кладбище Даун.

Они мечтают, чтоб сад такой же был, как тот, что они знали

в детстве. И дом подыскивают недалеко от станции,

чтоб поездом ему удобно было ездить в Лондон для доклада, и возвращаться

к ужину домой. В Уокинге они дом упустили -

сейчас вот Кент. День серый, на окнах шторки защищают

от ветра с северо-востока. Шестнадцать миль -

на поезде за два часа. Живые изгороди, испещренные цветами

дикого клематиса, и древние лесистые холмы.

Приехали. Здесь чувствуется удаленность. Из кремня церковь старая:

Святой Марии, в Дауне. Тис, ореховое дерево с корой,

как будто волосы седые. Сельчане улыбаются в дверях открытых.

мясная лавка, пекарня, почта. Вот дом, ради которого приехали они.

“Уродство”, - сказала Эмма. "Пустынное пространство". Но сад, однако,

компенсирует все это. Деревья старые - пурпурная магнолия - айва,

мушмула, каштан испанский. Хороший сенокосный луг.

И в сентябре они сюда переезжают. Ребенок вскоре родится,

и похоронен будет здесь, в семейном склепе, у западного входа

этой церкви. Из вереска взлетают ястребы, клематисов
извилистые черешки исчиркают забор, как карандаш

свирепого ребенка, с графитом цвета охры.

                        

                             DOWNE

                                      - 1 -

          THE EXTREME VERGE OF THE WORLD

In July 1842 they went to view the house that became their new home. Down House outside the village of Downe, in Kent.

Mary Darwin was born 23 September 1842, died 16 October and was buried in Downe churchyard.

They’re dreaming of garden like the ones they knew

as children. They’ve searched the railway routes

so he can talk science in London and come back home

for dinner. They’ve lost a house in Woking -

now it’s Kent. A gloomy day. Bolts of blue

from a chilly north-east wind. Sixteen miles -

two hours by train. Fat hedgerows, skeined with paper trails

of wild white clematis, and ancient wooded hills.

Step out. It feels remote. An old flint church:

St Mary’s, Downe. A yew, a walnut tree with bark

like silver hair. Villagers smile from open doors.

The butcher, baker, post office. The villa they’ve come to see.

‘Ugly’, she says. ‘A desolate air’. The garden, though,

makes up for it. Old trees - purple magnolia a quince,

a medlar, Spanish chestnut. A goodish hay-meadow.

In September they’ll move in. A child will be born,

and buried in the family plot he’ll pick at the west door

of this flint church. Through briar rose haws, twisting petioles

of clematis will scribble these hedges like the pencil

of a ferocious toddler with glowing, ochre-coloured wire.

                        - 2 -

СВЯЩЕННОЕ ОТНОШЕНИЕ К ОРХИДЕЯМ

Все цветы, которые росли в Даун, были прекрасны; и отличные

от всех остальных цветов.

                                              Гвен Раверэт, Часть Периода, 1952

              —————————————-

Даун-Хаус, 1842-70

Несколько детей Дарвина оставили о нем письменные воспоминания.

Дети бодаются, словно бычки молодые, в его кабинете. Он про Огайо
      читает им - жизнь там была бы намного дешевле! - и они
чтоб играть в “эмиграцию в прериях”, переворачивают диван. Он,  

      не похожий на других, проходит через дверь зеленого сукна,

чтобы скелетонизировать редких голубей на кухне. По очереди дети,

      даже Эмма - Мамуля, так он зовет ее сейчас - съезжают по перилам.

Он в висте делает ходы за повариху, чтобы она могла заняться
    приготовлением обеда, и на рассвете один в лесу гуляет:

идет он медленно, беззвучно, ступая осторожно

    каждый шаг, как будто по лесам Бразилии.

Однажды повезло хорька увидеть. Он наблюдает за лисицей,

    играющей с лисятами, всего в десятке футов от него.

Он иногда берет с собой ребенка. У них у всех останутся воспоминания.

    “Рассвет в тумане красном.” “Восторг от ощущения быть с ним
в лесу.” “Мне кажется, он раньше не показывал мне

      всех редких птиц, которых наблюдал он, щегла, чижа,

потому что он видел, как я страдаю от того, что их не вижу.”

      “Он говорил, что у него какое-то священное чувство к орхидеям

и нас учил иметь такое чувство. Во время пикника на берегу,

      средь можжевельника, мы нашли муху, тайник яйцевидный и

разновидности мускуса.” “С зимы приходом, лужи замерзали

      до белизны сияющей. Как восхитителен потрескивающий звук

когда шагаешь. Таинственный, наверное, оттого, что осушил
    мороз до дна их, покрыв ледовой крышей.”

‘Весной, полу-созревшие ягнята бредущие шатаясь
    по холодным реповым полям.’ На Первомайский День

деревенские дети ходили от дома к дому, с вишневыми
      цветами и пели, собирая копейки для шеста.’

‘Лужайка летом выгорает до коричневого цвета. Грохот

      колодезного колеса. Душистые липы, гудящие пчелами -

и мой отец лежал под ними на траве. Дети играют

    с котенком. Моя мама в сиреневом муслиновом платье

удивляется, почему эти черноголовки не пели здесь

    ту песню, что они пели, когда она была девочкой, в Мэйре.’

‘В середине лета мы просыпались, чтобы услышать, как косари точат косы.

    Поле было великим и священным морем,

куда мы не можем заходить. Высокая трава, белая от ромашек,

    розовая от щавеля. Теперь мы могли следовать за ними,

смотреть, как падают травы и дорога растет под их ногами.

    За прокосами вырос стог цвета морской волны, как свеча

в углу поля. Повозка, чарующе отполированная

    внутри, и наполненная семенами.’

A SACRED FEELING ABOUT ORCHIDS

All the flowers that grew at Down were beautiful; and different

From all other flowers. 

                                              Gwen Raverat, Period Piece, 1952

            ————————————-

Down House, 1842-70

Several of Darwin’s children left written memories of him.

Children butt like young bulls in his study. He reads to them

      about Ohio - life would be cheaper there! - and they upturn

his sofa, play ‘emigrating to the prairies’. He walks through

    the green baize door like no other gentleman, to skeletonize

fancy pigeons in the kitchen. Children take turns, even Emma -

      Mammy, he calls her now - on the Staircase Slide.

He takes the cook’s hand at whist, so she can get on

      with dinner and walks alone in woods at sunrise:

slow, each step without a sound, a foot-in-air wait

    before the next, as in the forests of Brazil.

One day he sees a polecat. He watches a vixen

    play with her cubs, only a few feet distant.

Sometimes he takes a child along. They’ll all have memories.

    ‘Misty red sunrise.’ ‘The glory of being with him

in the woods.’ ‘I fancy he used to conceal from me

      the rare birds he observed, goldfinch, siskin,

because he saw my agony at not seeing them.’

    ‘He said he had a kind of sacred feeling about orchids

and taught us to have it too. On our picnic bank, among

      the juniper, we found the fly, twayblade and musk

varieties.’ ‘When winter came, puddles froze

      to a shining white. A delightful crackling sound

when trodden. Mysterious, because the frost

      had drunk them dry in roofing them with ice.’

‘In spring, lambs staggering half-fledged in the cold

    fields among the turnips.’ On May Day

village children came from house to house, singing

    with cherry boughs, collecting pennies for the pole.’

‘In summer the lawn burnet brown. Rattle of the fly-wheel

      of the well. The scented lime trees, humming with bees -

and my father lying under them on grass. Children playing

    with a kitten. My mother in lilac muslin

wondering why the blackcaps did not sing here

    the song they sang when she was a girl, at Maer.’

‘At midsummer, we’d wake to hear the mowers whetting scythes.

    The field had been a great and sacred sea

we might not enter. Tall grass, white with daisies,

    pink with sorrel. Now we could follow them in,

watch grasses fall and a track grow beneath their feet.

    Beyond the swathes a sea-green stack rose like a candle

in a corner of the field. The cart enchantingly polished

    inside, and filled with seed.’

                                - 3 -

       

         ЧИСТОЧЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ

Письмо ботанику Д.Д. Гукеру, 11 января 1844 года

Наконец-то появились проблески света.

    Вопреки моему первоначальному мнению,
    я почти убежден

что виды не являются (это как признание

в убийстве) неизменными. Я думаю, что нашел

  (вот это самонадеянность!) простой способ,

  которым виды приспосабливаются

  к новым завершениям.’

                THE CONFESSION

Letter to the botanist J.D. Hooker, 11 January 1844

‘At last gleams of light have come.

    Contrary to the opinion I started with

    I am almost convinced

that species are not (it is like confessing

to a murder) immutable. I think I have found

  (here’s presumption!) the simple way

  by which species become

adapted to new ends.’

                      - 4 -

        ДУХ ПРУДА

"Зимой невидимые совы зазывали

    от одного светящегося лунным светом дерева к другому.

Когда мы на коньках катались, то стонущий и злобный визг

метался кругами по одинокому пруду,

    смирившемуся, хоть и неохотно,

с тем, чтобы удерживать нас на себе.

Угроза в нем была, напоминающая нам,

  что мы беспомощны. Дух этого пруда

хозяином был нашим и наши жизни держал в своих тисках.”

        THE POND SPIRIT

‘In winter, invisible owls called

    from one moonlit tree to another.

When we skated, a wicked groaning squeak

ran round the solitary pond

    when it settled down, unwillingly,

to bear us on its surface.

It had a threat in it, reminding us

  we were helpless. The pond spirit

was our master and held our lives in its grip.’

                       - 5 -

МАССА ЗАНЯТНЫХ МЫСЛЕЙ О ВЕЛИЧИИ

Даун Хаус, 1844

“Эмме, в случае моей внезапной смерти.

    Я только что закончил этот набросок

моей теории видов. Если это правда, как я полагаю,

    это будет значительный шаг

в науке. Моя самая важная последняя просьба -

      чтобы ты передала 400 фунтов

на его публикацию.”

’Вот здесь величие , если посмотреть

      на каждое органическое существо

как на прямого наследника какой-то другого вида,

    теперь захороненного под тысячами футов скалы.

Или еще как на одного из потомков  того захороненного вида

      какого-то другого жителя этого мира,

еще более древнего, теперь исчезнувшего.

Из голода, смерти и борьбы за существование,

    наступает самый возвышенный финал

мы способны воспроизвести: сотворение

      высших животных!

Наш первый импульс -не верить  - 

      как может быть, чтобы любой вторичный закон

производил органические существа, бесконечно многочисленные,

характеризуемые самым изысканным

      мастерством и адаптацией?

Проще сказать, Создатель придумал каждого.

      Но в этом взгляде есть простое величие -

что жизнь вдохнули, с ее властью расти, достигать, чувствовать,

      размножаться, разнообразиться,  

сначала в материю немногих видов,

или единственного только. То есть, пока эта планета

      продолжает свое вращение 

по определенным законам гравитации,

    от самого простейшего начала, через отбор

мельчайших разновидностей, бесконечные виды

    наиболее прекрасные и замечательные

развились и продолжают развиваться.’

MORE FUNNY IDEAS ABOUT GRANDEUR

Down House, 1844

‘To Emma, in case of my sudden death.

    I have just finished this sketch

of my species theory. If true, as I believe,

    it will be a considerable step

in science. My most solemn last request

    is that you devote 400 pounds

to its publication.’

‘There is grandeur, if you look

      At every organic being

As the lineal successor of some other form,

    Now buried under thousands of feet of rock.

Or else as a co-descendant, with that buried form,

    from some other inhabitant of this world

more ancient still, now lost.

Out of famine, death and struggle for existence,

    comes the most exalted end

we’re capable of conceiving: creation

      of the higher animals!

our first impulse is to disbelieve  - 

      how could  any secondary law

produce organic beings, infinitely numerous, 

characterized by most exquisite

      workmanship and adaptation?

Easier to say, a Creator designed each.

      But there is a simple grandeur in this view -

that life, with its power to grow, to reach, feel,

      reproduce, diverge, was breathed

Into matter in a few forms first

and maybe only one. To say that while this planet

    has gone cycling on

according to fixed laws of gravity,

    from so simple an origin, through selection

of infinitesimal varieties, endless forms

    most beautiful and wonderful

have been, and are being, evolved.’

 

Елена Рапли, поэтический перевод, 2019

Сертификат Поэзия.ру: серия 2278 № 146734 от 20.10.2019

0 | 0 | 817 | 18.12.2024. 21:33:28

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []