Мимолётности (фрагменты книги). Филлофора, портвейн и немного кинематографа

Дата: 13-05-2019 | 01:30:33

Моей первой взрослой работой было сушить водоросли и пить портвейн.
 В трудовой книжке было написано только про сушку, про портвейн ни слова. Так и написано - сушильщик второго разряда. Вероятно, разрядность как-то была связана с уровнем потребления портвейна. Мои старшие товарищи по бригаде - сушильщики явно более высокого разряда, взрослые суровые мужики - пили значительно больше. Меня они звали «малый» и наливали поменьше. Не из жадности, нет, скорее из жалости. Работал я наравне со всеми (за что уважали), а по части портвейна в свои семнадцать отставал явно (к чему относились с пониманием).
 Сушили мы красную водоросль филлофору, которую в заводском просторечье звали просто «травой». Ее потом перерабатывали, выделяли из нее одно из самых сильных желеобразующих веществ естественного происхождения – агароид. Он раз в десять круче желатина, который производят путем геноцида животных. Агароид шел в производство косметики, лекарств, зефира, мармелада, мороженого, зубной пасты и прочих вкусняшек. Под это дело даже специальный завод построили, на Пересыпи, у самого Черного моря.
 Добывали филлофору в пятидесяти морских милях от берега. Там было такое «саргассово море» - самое большое скопление этой красной водоросли на планете, открытое аж в начале XX века.
 Ловили «траву» два траулера. Работа приравнивалась к штрафбату или каторге, трудились там ссыльные моряки - особо дерзкие, невыездные и прочие, нажравшиеся морской романтики. Ловили тралами, как рыбу. Потом привозили к заводскому причалу. Перегружали «траву» в тягачи с огромными сетчатыми кузовами и везли на Жевахову гору, это широченное плато между Пересыпью и лиманами.
 На этом этапе подключалась бригада сушильщиков.
 Нашим главным инструментом были здоровенные вилы. Ими мы выгружали «траву» из сетчатых прицепов. «Трава» была мокрая, дико тяжелая и воняла йодом как йод. Выкладывали на большой площади слоем где-то около метра. И оставляли сушиться на солнышке. В обед брались за инструмент № 2 - граненый стакан. После обеда работа продолжалась, но уже более задумчиво. В конце дня нас везли на завод, мы переодевались, допивали портвейн в раздевалке и шли по домам.
 Следующим этапом было переворачивание. Это через несколько дней. Сверху филлофора была уже сухой и жесткой, похожей на плоскую, нешлифованную, перемотанную и запутанную ржавую проволоку, с застрявшими в этом хаосе многочисленными осколками ракушек. Снизу этот необъятный бурый пласт непоймичего был по-прежнему мокрым, тяжелым. Над ним гудели облака мух размером с колибри. Воняло все по-прежнему, нет, даже хуже. Жара, вонь, мухи, вилы, портвейн - сказка.
 Единоборство с полувысохшей травой, пожалуй, эмоционально было похоже на схватку с каким-то древним умирающим чудовищем, которое сопротивлялось и царапалось. Учитывая портвейн, чудовище можно было назвать Филловейном. Или Портофорой, если оно было девочкой.
 Работал я там с середины лета до середины ноября. Это уже после окончания школы, рутинной учебы в мореходке и первой неудачной попытки поступить в Москве учиться на артиста.
 Как-то раз директор завода пытался перевести меня на другую работу. Я наткнулся на него после смены на территории. Он печально смотрел на мои мозолистые ладони и исцарапанные предплечия. Сушильщики работали в брезентовых варежках, но руки по локоть часто оставались незащищенными, - жарко.
 «Ты конечно молодец. Но тяжеловато же, да?»
 «Это вы про портвейн?» - усмехнулся я и пошел переодеваться и дезинфицировать царапины.
Специфику и режим этой работы все знали, так что америку я директору не открыл, руководство закрывало глаза на производственную анестезию.
 Осенью добыча водоросли прекращалась до следующей весны. Окончание сезона мы в бригаде отметили традиционным портвейном. Мужики растворились где-то в осенней Одессе, а я пошел к директору и напомнил его намерение куда-то меня перевести. До армии оставался еще целый год.
 Меня перевели в теплицы, поливать какую-то там рассаду. Это было скучно. Там работали в основном женщины, и никто не пил портвейн. Для остроты я сагитировал устроиться на завод одноклассника, но веселее не стало, одноклассник уже тогда увлекся йогой и образ жизни вел максимально здоровый. Проработал я в теплицах месяц, отвык от портвейна и уволился по собственному желанию, официально прихватив в качестве бонуса моток прозрачного поливального шланга. Он потом очень пригодился маме на даче поливать цветочки.
 Прошло три года. Я вернулся из армии, собирался опять пойти на агаровый завод, но неожиданно устроился на Одесскую киностудию. Ехал устраиваться на завод, по дороге прочел в газете соседа по автобусу объявление: «В кинокартину Станислава Говорухина "Десять негритят" требуется рабочий на съемочную площадку» - и проехал мимо завода, ностальгически улыбаясь.
 На киностудии я с большим удовольствием таскал тяжести, помогал администраторам, реквизиторам и костюмерам, наблюдал съемочный процесс, беседовал с Кайдановским (помню, он как-то рассказал, что буквально час назад звонил в Италию Андрею Арсеньевичу), фотографировался с Абдуловым, Ромашиным, Жарковым, Зельдиным и другими небожителями в роскошной декорации, построенной в три этажа со множеством комнат; потом стал выполнять разные административные поручения. Конечно, это было не так круто, как переворачивать водоросли и пить портвейн, но тоже ничего. И уж точно, после армейской службы и единоборств с филлофорой и портвейном меня мало что могло испугать.
 Однажды главный администратор Олег Егорович Купин попросил меня залезть на верхотуру декорации и бросить кое-что сверху на актрису в кадре. Ассистент режиссера по реквизиту выдал это «кое-что». Это был большой пучок «травы», той самой красной водоросли филлофоры. Она была когда-то высушена, а намочена уже перед кадром. Высоты я тоже не боялся. Залез наверх и, по команде режиссера, с первого же дубля блестяще швырнул шмат своей любимой «травы» под ноги прекрасной артистки Татьяны Друбич.
 Вскоре я и сам стал киноактером, а несколько месяцев спустя уехал в Москву, поступил в театральный институт и стал учиться на настоящего артиста. Но там уже другие истории.
 А, да, портвейн я с тех пор недолюбливаю, но зефир ем с удовольствием.




Сергей Буртяк, 2019

Сертификат Поэзия.ру: серия 1666 № 143199 от 13.05.2019

7 | 16 | 853 | 29.03.2024. 18:54:44

Произведение оценили (+): ["Сергей Погодаев", "Нина Есипенко (Флейта Бутугычаг) °", "Слава Баширов", "Аркадий Шляпинтох", "Вячеслав Егиазаров", "Валентин Литвинов"]

Произведение оценили (-): []


ЛАЙК!!!
Здорово, когда прозу пишет поэт! Проза становится очень поэтичной, завлекательно-увлекательной.Вот, когда прозаик пишет стихи, тут, увы, картина, я бы сказал, серая и не привлекательная. Серёжа, тебе это не грозит. У тебя естественно получается проза поэта. И классная же поэзия,  написанная  прозаиком по законам поэзии. Спасибо, Серж!!!  За удовольствие!!!-:)))

Спасибо, Вячеслав Фараонович! Особенно за "поэта")) Стараюсь) А поскольку никто не торопит, есть возможность и прозе придавать нужное звучание. Для меня это важно, мне не очень нравится просто проза, фразы без ритма и особого строя. Мне кажется, настоящая проза и должна быть поэтичной, какой бы жестко-прозаичной она ни была. Тогда слышен голос автора. Вот, скажем, когда читаешь Достоевского, почти физически ощущаешь, что он с тобой разговаривает. Или Сервантеса, даже в переводе. Идеальная проза, по-моему, должна быть похожа на древние сказания, которые, как известно, были и поэтическими и прозаическими. Постоянно начинаю читать романы современных прозаиков, даже известных и обласканных, и почти сразу бросаю. Потому что в них не хватает поэтичности, я их не слышу. Но таков практически весь наш нынешний прозаический мейнстрим. Увы. 

Да, Серёжа, наш нынешний прозаический мейнстрим, как ты сказал, далёк, увы, от совершенства. Так же, как, увы, и поэтический. Зато после твоего богатого опыта по сушке красной водоросли филлофоры, щитовидка у тебя  приобрела такой запас прочности, что можно только позавидовать!-:)))


Вроде не болела ишо... Печень вот да, пошаливает :)))

Это от трёх семёрок!
Помнишь: "Портвейн 777"?-:)))

Возможно, это он и был)))
Кстати, не так давно видел его в продаже, удивился, что он до сих пор есть))

Интересная история, Сергей. Всколыхнула целый пласт воспоминаний. Вечная и вечно интересная тема взросления, поисков себя и своего пути. Как мне кажется, в моё время (1972-й) редко кто из одноклассников, друзей серьёзно задумывался о будущем. Эйфория свободы! Выбирай, решай, пробуй… Разочарования от ошибок, крушений фантазий. Слово ''депрессия'' ещё не вошло в обиход, так широко, как сейчас. А среди молодых и подавно.

Сколько любовных историй возникало и рушилось… Сколько лет продолжается взросление? Думаю, для большинства – 3-5. Совсем ничего! А какая необъятность темы.

Спасибо.

Спасибо, Аркадий! 
Вы правы, тема вечная и богатая. И, действительно, особенно интересно сравнивать с тем, что сейчас. Очень разные времена. У меня тут описан конец 83-го года, а в финале - 86-го. Конечно, тогда были совсем другие рефлексии, другие тревоги за будущее. Точнее, опять-таки, Вы правы, тогда о будущем мало кто тревожился и всерьез задумывался, потому что оно, как минимум, казалось понятным. Думаю, именно поэтому многие из моего поколения потом растерялись, не привыкли тревожиться за завтра. Сегодня молодежь, конечно, совсем другая. Они быстрее взрослеют. И это грустно, потому что в их жизни то, о чем Вы говорите - те же любови - уже скорее некие дополнительные опции. Если буду продолжать вспоминать, пожалуй, назову этот цикл "Эпоха беспечности")

Прекрасное название, Сергей! А если собрать истории друзей, знакомых, просто рассказы людей о своём путешествии из детства во взрослую жизнь – готовое полотно ''Эпохи беспечности''. Знаете, думал истории этого промежутка времени останутся на последок. (Впрочем, я уже делал записи об этом в хрониках нашей семьи.) А теперь даже не знаю, что важнее. И ещё:

Вы правы, когда говорите, что люди привыкшие полагаться на ''гарантии'' стабильности в обществе, оказываются самыми уязвимыми. Помню, как было страшно смотреть на перевёрнутые от ужаса, негодования, боли лица рессорщиков, чьи сбережения на старость превратились в пыль. Многие выработав ''горячий стаж'' и выйдя на пенсию в 45-50 лет продолжали работать до 60-65, строя свою старость. И когда их сбережения превратились в 10 пар обуви (примерный эквивалент) – что они должны были ощущать? Какие слова можно было найти, чтобы утешить?

Разбередили Вы…

За это отдельное спасибо.

Спасибо, Аркадий! Название выскочило, когда писал Вам ответ. Люблю такие моменты. Теперь книга так и будет называться. Осталось ее написать) 
Не уверен, что нам с вами, и нам подобным людям так уж нужно бередить эти раны, мы и так много чего помним и понимаем. Но кое-кому разбередить точно не помешает. Скажем, подрастающим поколениям вовсе не лишним будет знать, что они растут в убогом подобии нормального мира. А то у меня последнее время стойкое ощущение, что мир все больше погружается в какую-то пьесу абсурда. Особенно нынешняя Россия.   

Не скажу ничего, Серёжа, за достоинства всяческих проз, поэтических там или драматических, поскольку мало в этом чего понимаю. Но вот насчёт рассказа имею соображение самое простое - он должен быть интересным. С чем благодарный читатель автора и поздравляет!..  ))

Ну да, можно и так )) 
Спасибо, Слава!)

Жара, вонь, мухи, вилы, портвейн - сказка.
L.

) Спасибо, Нина Ефимовна, мне этот момент тоже нравится))

После обеда работа продолжалась, но уже более задумчиво.
...
пс.
это про послевкусие. от прочтения.

А, теперь понял. Поначалу решил, что что-то во фразе смутило и вдруг задумался))