Преломление

ПРЕЛОМЛЕНИЕ (по мотивам картин М. Врубеля " Пан", " Царевна-Лебедь", рассказа А. Франса "Святой Сатир" в переложении Д. Мережковского).

 

Пролог

Над рассветом, влажным и седым,

ты витаешь, странное творенье,

в кронах голубых столетний дым

повторяет каждое движенье.

За хребтиной леса спит покой.

Месяц в берестяном оперенье

острым краем чертит путь домой,

в русские исконные владенья.

 

Хозяин рек, болот и пней

сидит, и нет его больней

в глухую пору темнолесья.

Из нежити, небытия

его отхаркала земля -

валун телесный поднебесья.

 

Задумчив. Старости петля

избороздила лик царя

без всех корон и погремушек,

но вряд ли смертный разберёт,

какой на сердце давит гнёт -

неслышащий закроет уши.

 

Искрят глаза, поймаешь миг,

когда коснётся краем клик,

 вернувший зренью озаренье.

Скрыт в затаённости укор -

мелькнёт, как в сумерках, топор,

блистая лезвием мгновенным.

 

На лысой голове, в кудрях,

что разметались, словно прах,

привет найдёт любая птаха,

Но, если чуждые придут

разрушить вековой приют,

он прянет дикой росомахой.

 

Крепко древесное литьё-

ещё удержит он сучьё

и не покинет эти дебри.

Деревьев повторив излуки,

надёжны, словно корни, руки -

запомни и таким приемли.

 

Изломанные пальцы рук

всё берегут волшебный звук,

и флейты не распались скрепы.

Под звук её весь люд лесной

воспрянет в пляске ветровой,

помянет прошлого заветы.

 

Отбушевали страсти в нём,

но твёрд неписаный закон.

И в гротах, средь эгейской лени,

звенел мослатым он коленом,

копытом камень рассекал,

когда в безумии скакал,

своей любовью упоённый,

свободой дерзкой окрылённый,

в желанье яростном напасть,

оливы рощи рассекая,

чуждаясь галилеян рая,

лишь одержимый зовом - страсть.

Ужасен, яростен, порочен,

весь в воплощении упасть

на задымлённый остов ночи.

 ***

О, что твой Франс с повествованьем

о их таинственном изгнанье

и превращеньем в легкий дым.

Всё это сердцу так невнятно,

где вместо срубленных дубов

нашлось им множество оков,

 пока сырые тлели пятна.

И бродил в рощах пилигрим.

 ***

Берёзки робко вкруг него

испуганны и искривленны,

 надежды ждут и обороны-

последнее он им отдаст тепло.

А в сердце за бронёю мышц

сокрыта воля человечья,

но тяжесть опускает плечи,

склонённые в раздумье ниц.

 

Теперь святой Иероним,

он служит верно только им,

белеющим и тонкокожим.

Нет ничего ему дороже,

чем их волос зелёный дым

 и по весне серёг скольженье

по мускулам его крутым-

смиренной доли наслажденье.

Болото дух хранит сивиллы

и речек с тёмною водой.

Здесь растеряется любой,

увидев ворох белых лилий.

Царевна-Лебедь просквозит

средь тростников своих привольно,

ей здесь не скучно и не больно.

Приязней прошлого магнит

и манит, и страшит невольно.

Мелькнёт лишь тенью средь зыбей

и вещее перо уронит…

И обернётся, и простонет.

(Виденье - нет его больней).

В лице лилейная печаль,

предчувствие потерь, тревога,

что розовую прозревает даль.

Беззвучный шёпот у порога-

вернуться в эти мрак и хмарь,

приют прощального избранья,

где холодок воспоминанья

как месяц - прошлого фонарь.

 

А наш забытый нелюдим,

он здесь иль сторож иль невольник?

Судьбы иной печальный дольник?

Он, сердце подаривший им?

Любовь не брызжет, но горит,

лампадным истекая светом,

бросая тень на все предметы,

хранящие черты Лилит.  

 ***

Тем и живёт тот странный край,

такой немыслимой сюиты,

чьи звуки для чужих сокрыты,

но для своих - забытый рай.

И скоро не услышишь гуда

той флейты, что сзывала всюду

на праздник жизни и утех,

не зная, что такое грех.

Сквозь Адриатики заслоны,

нарушив тёмной жизни зоны,

плывут другие уж картины:

России топкие равнины,

где старый месяц над рекой

всё сторожит былой покой.

Деревьев высится конвой.

Бликуют воды под сияньем

в тиши лесного обаянья,

да светит цветик голубой,

что всем торит тропу домой.

 

Как смутна времени река,

как призрачны её виденья,

как проступают сквозь века

расцвет, распад и разложенье.

Пласты земли - веков страницы -

десятки тысяч лет всё мнится

безумных игрищ торжество,

но в ракурсе другого зренья

и для иного измеренья

под праздным словом - волшебство.

 ***

Спеши, усталый селянин,

дорога - рытвины да кочки,

тикай домой без проволочки,

пока не всплыл былой экстрим.

Домой вернувшись, восвояси,

в свои ты заберёшься ясли.

Прислушивайся, вспоминай,

как месяц рог над лесом свесил,

Как звёзды скачут в поднебесье

и пьяно дышит краснотал.

Летит табун воспоминаний,

соблазнов, ветреных желаний.

И сотни, тысячи зеркал

дают чужие отраженья.

В них сонм смущающих видений

и прошлого живой оскал

затянут в глубину истока,

где, как положено, до срока

в гробницу всё положено,

где зреет терпкое вино.

И не найдётся ни пророка,

ни ворона, ни колдуна,

чтоб эту чашу пить до дна.

Прошепчешь только: «Святый Боже!

Покой мне всё-таки дороже.

Спаси, Господь, от той напасти,

когда в башке витают страсти."

И отвернёшься, и вздохнёшь,

 и поплывёшь - всё в рожь да в рожь…

"Дела давно минувших дней".

чем глубже - тем углы острей

и круче жизни обороты,

и веет пеплом от полей.

Мифический густой настрой

разбередит мирок простой.

живи-ка домом, дорогой!

 ***

Теперь лишь облик - в раме мета.

Картинка вздрогнет, оживёт,

глазком лазоревым мигнёт…

И вновь затихнет до рассвета.

Как прежде, всё уйдёт под гнёт,

чтоб дать простор мечте поэта.

Вера Тугова, 2019

Сертификат Поэзия.ру: серия 2017 № 142561 от 11.04.2019

0 | 12 | 961 | 16.04.2024. 17:01:32

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []